Немцы атаковали резко, напористо, неся тяжелые потери в стремлении скорее переправиться на резиновых штурмовых лодках через реку, а французы держались тактической доктрины «методического боя», дожидаясь подхода подкреплений – большего количества бронетехники и артиллерии – для последующего перехода в контратаку против Гудериана на его береговом плацдарме в Седане с рассветом 14 мая. Однако если в предыдущий вечер положение немцев было рискованным, за ночь они успели подтянуть бронетехнику и сначала выдержать натиск французских танков, а потом и опрокинуть их. Не слушаясь приказов, французская пехота начала отступление. Паника охватила соседнюю 71-ю пехотную дивизию, солдаты которой обратились в бегство еще до столкновения с противником. В течение дня французские и британские бомбардировщики попытались разрушить наведенные немцами понтонные мосты. Отправляясь на задания небольшими группами по десять или двадцать машин, они несли очень высокие потери, но не достигали целей. Они не могли похвастаться точностью бомбометания, как пикировщики «Штука», поэтому альтернативой могла оказаться только работа по площадям силами крупных формирований средних бомбардировщиков с горизонтального планирования, что и проделывали немцы днем раньше. В соответствии с диспозицией Гальдера после захвата предмостных плацдармов бойцам армейских моторизованных корпусов предстояло окопаться и закрепиться в обороне, пока немецкие пехотные дивизии будут переправляться через Маас. Такое развитие событий позволило бы германским армиям изготовиться для классической битвы на окружение или, если бы союзнические войска развернулись из Бельгии им навстречу, к открытому столкновению, в котором немцы пользовались бы преимуществом, сжимая противника с двух сторон. Когда Гудериан попросил разрешения расширить глубину предмостного плацдарма до 20 километров, как Клейст, так и Рунштедт предпочли держаться плана и велели ему не выходить за пределы в 8 километров[195]
.В тот день специальные выпуски выходили в эфир ни много ни мало четырежды, в целях снижения напряжения и волнения в тылу. «Сейчас широкие слои населения держатся мнения, что на западе разворачивается “молниеносная кампания”», – доносила СД, отмечая веру народа в то, что «люфтваффе с самого начала удалось завоевать господство в воздухе». После всех страхов повторения позиционной войны 1914–1918 гг. германская публика захлебывалась от восторга из-за захвата парашютистами крепости Эбен-Эмаэль – как говорили и писали СМИ, «сильнейшего форта» во всей Европе[196]
.На следующий день, 15 мая, Гудериан и командир 7-й танковой дивизии Эрвин Роммель не подчинились прямому приказу и вырвались вперед с предмостных плацдармов в Седане и Динане. Вместо поворота на юг и удара по линии Мажино с тыла, как того ожидали французы, немцы развернулись на запад и северо-запад. Колонна Роммеля натолкнулась на французскую 1-ю резервную танковую дивизию с входившими в ее состав тяжелыми танками Char-B. Французская бронетехника находилась преимущественно в процессе заправки, и в ходе боя немцам удалось вывести из строя сотню танков, разгромив значительно превосходящее их силами и качеством материальной части французское соединение. Два энергичных немецких командира продолжили наступление. Гудериан прошел 80 километров до Марля, а Роммель – 100 километров, форсировав реку Самбра в Ле-Като. На протяжении следующих двух суток, 17 и 18 мая, немцы отъедались, отсыпались, заправляли и ремонтировали технику, а тем временем части мотопехоты устремились вперед для соединения с оторвавшимися от своих танковыми дивизиями[197]
.