Мобильник

Утром, получив фотографии, отобрав лучшие и вставив в паспарту, мы попытались устроиться неподалеку от Дуомо. Было не вполне понятно, чего следует ожидать от местной полиции, но она, впрочем, здесь и не появлялась. Зато нас не то чтобы нагло, даже вежливо, но настойчиво и с некоторым удивлением шугали другие торговцы – места были давно распределены, закреплены за ними. Но и когда мы все-таки сумели разложить свои работы вдоль стены у Макдоналдса, взгляды прохожих туристов не останавливались на нас – их сразу притягивали колоритные итальянцы в шарфах и беретах, которые я бы скорее назвал французскими, со своими альбомами, современными открытками и открытками под старину, календарями, акварелями, разложенными в старой колоннаде и на ее черных каменных ступенях. Счастливые молодые путешественники толпой валили в Макдоналдс и из Макдоналдса, где запивали сладким горячим кофе сочные гамбургеры с целым набором бесплатных соусов. Все наши деньги остались в фотолаборатории, сегодня хватило только на транспорт. Лишь где-то во второй половине дня пожилая пара, говорившая по-английски, все-таки купила у нас картинку с видом собора – правда, выторговав почти половину назначенной нами цены. Можно было отправляться в супермаркет за хлебом, вином и фасолью. Только пойди еще отыщи супермаркет в центре города. В этих поисках мы скатились – почему-то запомнилось, будто дорога все время вела под уклон, – до самого Сант-Амброджио. И еще успели наснимать из двора виды церкви на фоне темнеющего вечернего неба. Затем, внутри, рассматривали перстни с огромными камнями на мертвых пальцах святого епископа, лежащего в полном облачении в прозрачной раке; от некоторых фаланг остались и торчали только голые кости. Но это фотографировать было запрещено, а жаль, по крайней мере с коммерческой точки зрения. Такие снимки, я думаю, уходили бы побойчее. Впрочем, мы уже истратили последнюю пленку.

То есть на тот момент наши предпринимательские инициативы отчетливо попахивали безнадегой. И я уже думал намекнуть Пудису, что если мы собираемся дальше на юг, лучше двигаться прямо сейчас. Дотопать, вернуть благодетелю аппаратуру, пообещать передать деньги при случае из Москвы (не поверит, конечно, но какой у него выбор?) – и понемногу выбираться на трассу. А то увязнем. Потолкавшись в дверях церкви, пропустив внутрь испанских, видимо, туристов (я почему-то сразу определяю испанских женщин и редко на этот счет ошибаюсь – что-то есть в них очень характерное, в строении лица; четко я затрудняюсь это свойство назвать, просто чувствую, однако к картинному образу жгучей испанки оно точно не имеет никакого отношения), мы вышли в темный уже церковный двор. И вдруг оказались словно бы в другом времени, в другой эпохе. Абсолютно пустой атрий освещался лишь несколькими неяркими электрическими лампами в аркадах, причем сам источник из центра двора не был виден – там вполне могли бы гореть пускай не факелы, но какие-нибудь масляные фонари. Церковь находилась не в самом оживленном месте города, однако ощущение было такое, будто в пределах этих стен, под открытым небом с пробивающимися сквозь городскую засветку крупными звездами, не просто более-менее тихо, но стоит полная, совершенная тишина. Мы с Пудисом вообще ничего не сказали друг другу, однако было ясно, что ему так же, как и мне, уходить никуда отсюда не хочется. Мы в молчании порознь побродили по двору, разглядывая колонны, суровую, основательную кладку стен с благороднейшими, по-моему, в своей простоте украшениями. От самих пропорций арок веяло какой-то прочнейшей, невыкорчевываемой укорененностью. Тот, кто это строил, знал, для чего и почему он живет на земле. Я подумал: вряд ли такого достигнешь, занимаясь финансовой математикой.