Мобильный свидетель

— Excuse me, — быстро бросила Алла. И так же торопливо поднялась со стула, едва не сбив официанта, принесшего заказ. Пряча фотографии в сумочку так поспешно, будто на каждой из них она была изображена в откровенных позах, Алла стремительно пересекла холл. Если бы она уходила медленно, волоча за собой хвост тяжело раненной надежды, он бы не двинулся с места. Но женщина убегала, пряча в черный пакетик жар сильного смущения. Кейн оставил свое место, заставив официанта шарахнуться в сторону во второй раз, и догнал Аллу уже за дверью гостиницы. Он неумело подбирал слова под новые чувства, как будто подзабыл родной язык. «Ты любишь его». Да, он выговорил эту сопливую чушь. И она прозвучала насмешкой на фоне его недавних излияний с двумя местными фанатками. Они любили друг друга по очереди и гуртом: в спальне, в душе, с небольшими перерывами, как будто назавтра объявили мобилизацию всех женщин на свете… Кейн включил в работу жесты. «Пусть этот человек, ваш друг, ну, этот чокнутый (он покрутил у виска пальцем) — придет ко мне» (он прошелся по руке двумя пальцами). Растерянность, повторный блеск глаз Аллы послужили ему стимулом к самой большой глупости в его жизни. Он как будто поднял перчатку, брошенную ему к ногам с самых небес, и она один в один походила на «звездную» перчатку его кумира — Майкла Джексона. Он был человеком слова, и никакие обстоятельства не могли повлиять на его решение. Согласие на встречу с Карповым налагало на него обязательство выполнить свою часть плана побега.

План побега.

Рональд попробовал это сладкое слово на вкус и запил его терпким вином — вернувшись за столик в холле. Ему представился уникальный случай — рискуя собственной свободой, вернуть свободу другому человеку. Азарт вскружил ему голову, и он не торопился отойти от алтаря, на который жена Парня из Руссиона положила свою верность, свой именной вклад. И она не ошиблась.

Карпов наблюдал за этой сценой из глубины зала. В темных очках и темно-сером костюме, с иллюстрированным журналом в руке, он потягивал фруктовый коктейль… Алла показала себя исполнительной актрисой и не отошла от сценария ни на шаг. Сцена казалась отрепетированной двумя актерами, тогда как на самом деле играла только Алла. «Когда он вернет тебе фотографии…» — «А он вернет?» — «Обязательно! Так вот, уходи сразу. Прячь глаза и уходи. Только в этом случае у нас появится шанс». — «А если Кейн не клюнет?» — «Закинем удочку с другой наживкой. Если понадобится — перед объективом разденусь я».

Глава 3 Свидание с удачей

Себу, Филиппины

…Еще одна ночь — сырая, удушливая, как веревка на шее приговоренного к виселице. «…вас отведут на место казни, где вы и будете повешены за шею, пока не умрете».

«Вас отведут в тюремную камеру, в которой вы проведете остаток вашей жизни, пока смерть не заберет вас».

Пока смерть не разлучит вас с жизнью.

Саша стоял на краю очередного приступа депрессии. Он побалансирует на нем минуту или две, проглотит пару тугих комков, забивших ему горло, и снова приобретет форму стойкого оловянного солдатика.

Сокамерник Саши — чернокожий американец по имени Джошуа — тоже не спал в эту ночь. Но он не ворочался и не елозил по койке, как многие, страдающие бессонницей. Заложив руки за голову, он лежал на спине и натурально контролировал свое дыхание. Однажды он поделился с Сашей глубокой мыслью: «Если я начинаю сопеть, значит, я засыпаю и отдаю управление контролем дыхания автопилоту под названием мозг! А тому, видно, по фигу, храплю я или нет». Джошуа был идеальным соседом по камере. Саша не любил слово «сокамерник» и нередко называл Джошуа roommate — сосед по комнате.

Незаметно для себя Котик уснул. Но проспал недолго. Во сне он снова пережил фрагмент из недалекого прошлого… «Мне наплевать, кто ты такой. Может, в своей стране ты авторитет и тебе отдают честь, но здесь ты говно. Здесь ты заключенный под номером 3417».

Каждого заключенного в филиппинской тюрьме встречал и зачитывал его права лично директор — с испанскими корнями, лысоватый и желчный, ревностный католик и редчайший сквернослов.

Здесь заключенные были обязаны знать историю Филиппин, как если бы это островное государство называлось Соединенными Штатами Америки, а узники ожидали выдачи гринкарты.

Саша чувствовал себя болваном, слушая учителя истории — лет сорока пяти, в очках а-ля Джон Леннон, осужденного за двойное убийство; вещал этот протестант на одном из двух официальных языков — английском. На кой хрен, думал Котик, эти знания приговоренному к пожизненному заключению? Может быть, и приговоренным к смертной казни через смертельную инъекцию выдают такой же багаж знаний? На его вопрос осужденный историк ответил утвердительно: «Да. Перед тем как предстать перед Всевышним, они обязаны сдать экзамен по истории Филиппин». Это обалдеть можно.