Моченые яблоки

— Да уж ты бы помолчала! — говорит Нинке Мария Геннадьевна. — Уж как ты ломаешься, так впору и твой двор объявлять бесхозным.

Люся краснеет. Ведь Нинкин двор — это и ее двор. Стыдоба с этой Нинкой, никакой работы из-за нее не видно.

— Вадим Петрович! Как вы считаете, будет война? — спрашивает Люся у своего соседа, когда тот выходит вечером на кухню заваривать чай. Слава вот-вот вернется с вечерней смены, и у Люси на плите все шкворчит и дымится.

— Кто ж это знает наверняка, Люся? — серьезно отвечает Вадим Петрович. — Одно могу вам сказать с уверенностью: если они начнут, нам есть чем ответить.

Ночью Люся просыпается, сама не зная отчего. «Может, Лена меня позвала?» — прислушивается она к мерному дыханию дочери. Слава спит, уткнувшись в подушку, все тихо, а ей уже не уснуть.

«Наверное, он чем-нибудь секретным занимается, — думает она о Вадиме Петровиче. — Недаром Тамарка, когда я ее спросила, куда это он в командировки уезжает, ничего мне не объяснила, сказала только, что на испытания…»

Теперь-то она, пожалуй, догадалась, чем он занимается. И было удивительно, что с той же обычностью, с какой она, допустим, подметает лестницы, он делает что-то такое, от чего кто-нибудь когда-нибудь может погибнуть.

«Ну, — успокаивает себя Люся, — это, конечно, если они начнут…»

Но все равно что-то ее мучает, пугает. Хочется разбудить Славу, рассказать ему, поделиться. Но нельзя этого делать — человеку утром на работу. Да и что он может ей ответить? Промолчит скорей всего, как всегда.

Днем, забыв про ночные страхи, она опять бегала как угорелая: сначала снег, потом пищевые, потом в бесхозный двор и снова пищевые на Нинкиной лестнице, та уехала на свадьбу к подруге.

Только к вечеру Люся наконец освободилась, а тут и студень поспел, надо разделывать, разливать.

У Тамары и Вадима Петровича, как на грех, гости; они выходят курить, а тут Люся со своим студнем толчется. Некстати, конечно, но куда ж денешься?

— Мир погубит бездуховность, — слышит Люся у себя за спиной. Должно быть, это говорит тот толстый, в очках, он уже однажды приходил к Вадиму Петровичу. — Я вас уверяю, прежде чем от ядерной катастрофы, мир погибнет от бездуховности.

— Да, да, — подхватывает Тамара. (Когда у них гости, она тоже выходит с ними курить, должно быть, для форсу, в другие-то дни не курит.) — Черт знает для чего люди живут! Абсолютная бездуховность.

«Для чего люди живут, — усмехается про себя Люся, — для честной жизни, для чего же еще?»

Она оборачивается и видит Вадима Петровича. Он вдруг подмигивает ей так, чтобы никто не заметил, и глаза у него смеются. Люсе становится весело, и дым от сигарет, которым постепенно заполняется кухня, перестает ее раздражать.

Гости наконец уходят в комнату, и Люся, закончив со студнем, отправляется спать. «Бездуховность», — вспоминает она, осторожно залезая под одеяло. Она еще некоторое время лежит с открытыми глазами и видит, как колеблется на стене свет от фонаря.

…Не забыть пачку маргарина докупить в тесто, а то несдобное получится.

…Интересно, Нинка вернется к понедельнику или нет?

…О чем это они толковали: бездуховность какая-то, погибнет мир? Выставляются друг перед другом, и Тамарка туда же.

…А Вадиму Петровичу смешно, он даже подмигнул: мол, ерунду говорят. Хороший он человек. Узнать бы, а ему-то самому бывает страшно или он про это не думает?..

После ноябрьских праздников Вадим Петрович уезжает в командировку. Он прощается в коридоре с Люсей и со Славой и даже Леночке протягивает руку.

— Надолго вы? — спрашивает Люся.

— Надолго, — отвечает Вадим Петрович, улыбаясь. — Успеете соскучиться.

Проходит неделя, другая, третья. Тамара по утрам сама варит себе кофе и выпивает его тут же, не отходя от плиты.

— До чего мне все надоело! — говорит она Люсе.

— Чего надоело-то? — спрашивает Люся.

— Работа эта дурацкая! — со злостью говорит Тамара. — И все остальное.

Люся смеется, глядя в ее злое, но красивое лицо.

— Ну ты вообще! — говорит она. У нее получается по-псковски (ведь Люся с Псковщины), у нее получается — «ваапше». — Ну ты ваапше, — говорит она.

Попозже днем, вернувшись с Леной с бесхозного двора, она усаживает дочку перед телевизором, где показывают кота Леопольда, а сама отправляется в ванную стирать. Славиных спецовок накопилась уйма.

Вдруг хлопает входная дверь. «Кого это несет?» — удивляется Люся, выглядывая из ванной, и видит Тамару.

Тамара проходит мимо с остановившимся, словно неживым, лицом. Люсе делается страшно.

— Что случилось? — спрашивает она.

Тамара поднимает руки к голове, и Люся только тут замечает, что на ней нет шапки. «Как же она пришла без шапки? Ведь мороз», — ужасается Люся. Тамара поднимает руки к голове и так, держась за голову, идет по коридору.

— Что случилось? — кричит Люся.

— Вадима… — медленно говорит Тамара, — Вадима привезли.

Она уходит в свою комнату, и становится так тихо, как будто там никого нет.

— О господи, — говорит Люся. Она хочет идти вслед за Тамарой, спросить, понять, но ноги не идут туда, ей страшно. — О господи, — говорит она.

— Мама! Мама! — зовет из комнаты Лена. — Посмотри, как смешно!