— Отлично, я и сам с ним поговорил бы, если бы он согласился со мной встретиться. В следующий понедельник я буду здесь с мисс Спенсер, в это же самое время.
Я пожала ему руку.
— Спасибо, я дам вам знать о его решении.
В ту ночь я дождалась, пока мы ляжем в постель, и подняла этот вопрос. Когда я рассказала о спецшколе, Джордж сел в постели и покачал головой.
— Нет! Я не позволю ставить опыты на моем ребенке! Пусть даже и не думают!
— Но Джордж, он ведь с трудом пишет и читает. Может быть, они смогут ему помочь?
— Я сказал — нет. И больше не хочу ничего слышать.
Я решила пока оставить эту тему. В следующий понедельник я вновь пошла в школу и передала им слова Джорджа, добавив:
— Я уже давно отчаялась спорить с мужем. Может быть, если бы вы пришли к нам и поговорили с ним, он понял бы, что своими действиями делает ребенку только хуже?
Доктор Гудвин рассерженно покачал головой:
— Если он не позволит нам поработать с мальчиком в моей школе, я больше ничего не могу сделать.
Мисс Спенсер, похоже, сжалилась надо мной.
— А нельзя ли привести мистера Фоли в школу и вместе поговорить?
— Боюсь, что нет. Ему придется отпроситься с работы, а этого мы не можем себе позволить.
На самом деле Джордж был бы совсем не прочь прогулять работу, но я знала, что он ни за что не передумает и мы только зря потеряем часть его жалованья.
По дороге домой я размышляла о сложившейся ситуации. Все вокруг видели, что с Полом что-то неладно. Как бы мне хотелось, чтобы Джордж разрешил врачам его осмотреть, но я знала, что надежды на это нет.
Глава 38
Все время, пока Джин был в «Гражданском корпусе», мы с Джорджем регулярно получали от него письма, в них он писал о том, какое важное дело делает для страны и как ему нравится быть рейнджером. Платили ему 30 долларов в месяц, из которых 25 он отсылал нам — своей семье. Джин уверял нас, что деньги ему не очень нужны: его кормят, а к куреву он так и не пристрастился. Деньги он тратит, лишь когда выбирается в город посмотреть кино. Кино ему нравилось, особенно хара́ктерные актеры. Рою Роджерсу он предпочитал Гэбби Хейса и уж точно не пропускал ни одного фильма с Вардом Бондом, Виктором МакЛафленом или Эдвардом Эвереттом Нортоном, которого считал самым смешным актером Голливуда.
Бад писал раз или два в год, обычно — когда попадал в военную тюрьму за очередную провинность. За три года в армии его так часто штрафовали за плохое поведение, что он до сих пор был в чине рядового.
В один осенний день 1940 года в дверь постучали. Я никого не ждала, и это был не вторник, когда обычно приходил страховой агент за взносами. Я выключила газ на плите и подошла к двери, вытирая руки о фартук; раздражение мое росло. Ну, если это опять продавец из «Фуллер Браш» или откуда-нибудь! Я ведь уже сказала ему, что мне ничего не нужно!
Я открыла дверь и едва не упала в обморок, увидев на пороге высокого симпатичного молодого человека. Он вырос еще на два-три дюйма и набрал по меньшей мере 40 фунтов[11]
с нашей последней встречи. Кожа загорелая, красновато-коричневая, на лице широкая улыбка, и во всей позе читалось ожидание.Это был мой дорогой мальчик, мой Джин! Он сграбастал меня в объятия, оторвав от пола и раскачивая из стороны в сторону. Слезы покатились по нашим лицам. Когда он наконец отпустил меня, я вытерла щеки фартуком.
— Что ты здесь делаешь? Все в порядке? Ты ведь не ушел из «Гражданского корпуса», а?
— Давай присядем, мам, и я тебе все расскажу.
Я испугалась, но с другой стороны — вот же он, передо мной, и выглядит здоровым. А остальное не важно. Если его уволили или он попал в какую-нибудь неприятность, как его брат, мне было все равно, лишь бы он был жив и здоров.
Я взяла его за руку и отвела на кухню.
— Дай-ка я тебе сейчас что-нибудь соображу, — сказала я, как заправская мама. — А потом мы все обсудим.
Я налила ему чашку крепкого кофе — он у нас никогда не переводился — и достала из ледника холодную жареную курицу и картофельный салат, и еще порезала большой помидор. Потом налила кофе и себе и села напротив, чтобы видеть его лицо.
— Ну давай, рассказывай, — сказала я, уже предчувствуя, что новость мне не понравится.
Он кивнул.
— Сразу скажу: со мной все будет нормально. Врач сказал, что мне нужно всего лишь несколько дней отдохнуть, а потом можно снова возвращаться к работе.
Сердце мое замерло на слове «врач».
— Что стряслось?
— Да просто помогал ребятам положить на бараки новую кровлю и упал. Приземлился на спину на мешки с гравием. Врач сказал, что все будет нормально, не переживай. — Он похлопал меня по руке, потом взял еще кусочек курицы. Увидев его хороший аппетит, я немного успокоилась.
— Если ты в порядке, то зачем тебя отправили домой?
— Ты только не волнуйся, но он сказал, что, падая, я повредил обе почки. Когда пи́сал, то у меня шла кровь. Так что я теперь инвалид, и меня отправили домой. Но для нормальной работы я подхожу.
— И много крови? — От одной только мысли о том, что ему было больно, мне стало дурно, но я отошла к плите и принялась старательно шевелить жаркое, чтобы не выдать своего беспокойства.