Мода и гении. Костюмные биографии Леонардо да Винчи, Екатерины II, Петра Чайковского, Оскара Уайльда, Юрия Анненкова и Майи Плисецкой

Пожалуй, самый необычный аксессуар на портрете — серебристый горностай. Это настоящий ребус да Винчи. В самом начале 1490-х богатые итальянки обзавелись дорогими палантинами-дзибеллино из меха соболя (отсюда и название: соболь по-итальянски — zibellino), реже из белки, куницы и горностая. Мордочки зверушек прятали под золотыми масками, обсыпанными драгоценными камнями, к зубкам привешивали кольца и крепили их к поясам на талии. Эти палантины женихи дарили невестам в знак надежды на то, что избранницы будут им верны. Соболя, куницы и горностаи были символами честности, преданности и постоянства, но также признаками семейного богатства. Впрочем, они служили и бытовым целям — в них ловили блох.

Горностай в руках Чечилии — не только модный дорогой аксессуар. Это знак, объединяющий ее с Лодовико. Фамилия девушки — Галлерани. «Галле» с греческого — «горностай». Зверек олицетворяет ее саму. И одновременно он личный символ миланского герцога. В 1486 году неаполитанский король Ферранте наградил Сфорцу орденом Горностая, после чего придворный поэт Беллинчони придумал герцогу прозвище Белый Горностай, намекая на то, что этот зверек олицетворяет мужество и постоянство, великие добродетели орденоносного правителя. И правитель Милана сделал серебристого горностая своим личным символом, своей импрезой.

Да Винчи это знал и потому изобразил зверька слишком человеческим. Величественная фигура, грозное выражение морды, роскошная мужская мускулатура — это почти портрет Лодовико Сфорцы. Художник позволил себе галантный эротический намек. Разрез на плаще Чечилии, его атласные отвороты золотистого цвета — это красноречивые символы женского начала. Воинственный горностай словно бы касается левой лапой нежной атласной подкладки и, кажется, вот-вот юркнет в разрез. Так, избежав пошлости, Леонардо изобразил взаимную страсть влюбленных, Чечилии и Лодовико. Он продолжил тему ребусов, начатую портретом Джиневры де Бенчи. Там ее тайный воздыхатель превращен в можжевеловую листву, нежно окружающую и льнущую к поэтессе. Здесь он представил заказчика в образе личного символа — серебристого горностая, властного, грубоватого, не терпящего отказов.

Как и на портрете де Бенчи, художник отредактировал костюм Чечилии, упростил его, чтобы обнажить красоту, а геральдическими импрезами выразил экстатическое единение любовников. Но их чувство, как и страсть Джиневры и Бернардино, обречено. В 1491 году Лодовико Сфорца женился на принцессе феррарской Беатриче д’Эсте, и Галлерани покинула его замок. Она перебралась в палаццо Карманьола и вышла замуж не по любви за графа Лодовико Карминати де Брамбиллу, послушного, как и она, воле миланского герцога.

МОНА ЛИЗА

В 1503 году Леонардо начал портрет Лизы дель Джокондо, супруги зажиточного флорентийского торговца. Это, пожалуй, самый известный в мире портрет-загадка.

О тихой улыбчивой даме не писал только ленивый. Вазари и современники считали портрет обыкновенным заказом, какие тогда во множестве получал да Винчи. Флорентийский толстосум Франческо дель Джокондо обратился к Леонардо с просьбой запечатлеть его третью и самую любимую жену Лизу, вернее, Лизу ди Антонио Мариа ди Нольдо Герардини дель Джокондо. Мастер по традиции работал над заказом долго и в результате оставил его незавершенным. Так сообщал Вазари.

Но его простых и предельно логичных объяснений не хватило мыслителям XIX века. Восхищенные таинственным сфумато и многозначительной полуулыбкой, вооруженные доброй дюжиной живописных леонардовских ребусов, они сделали вывод о том, что старик Вазари не прав, все намного сложнее и что истина где-то рядом.

Стали искать эту истину в глазах и губах Моны Лизы, в красиво (и конечно же, загадочно) сложенных руках, в складках искусно задрапированного пейзажа, в теплых тонах картины, в холодных тонах картины, в красках и в том, что за ними. Мону Лизу подвергли техническим и химическим анализам — лишь для того, чтобы окружить портрет и его автора новыми загадками и гипотезами.

Одежда Джоконды тоже загадочна: она странно аскетична для богатой матроны, слишком скромна даже для законопослушной флорентийки, подчиняющейся строгим костюмным регламентам. Но, кажется, художник сам все объяснил. Его Джиневра де Бенчи и Чечилия Галлерани — формулы совершенной красоты. И каждый его новый портрет — это попытка сочинить другую, еще более лаконичную, точную, универсальную формулу вселенской гармонии.

Не случайно Леонардо возвращался к Моне Лизе вновь и вновь, менял нюансы и детали, переписывал, выверял, взвешивал. Он непрерывно совершенствовал ее внешность, расплел волосы, хотя это противоречило правилам приличия, украсил платье замысловатой вышивкой и покрыл его прозрачной накидкой, чем озадачил историков моды. Он изменял ее одежду и черты лица, шаг за шагом обращая Джоконду в абстрактный и одновременно точный портрет природы, ее окружающей. К 1519 году на картине не осталось ничего лишнего. Каждая деталь здесь продумана и неотделима от целого, от живописного леонардовского макрокосма.