Мода на короля Умберто

У ограды, за частыми кустами бузины, одолеваемой бурьяном, Талышева заметила навес и подумала, что это сторожевая постройка, — ветки мешали увидеть привязанную медведицу и прочесть надпись на табличке: «Медведица Чукча. Привезена медвежонком с Чукотки студентами-геологами. Подарена дому отдыха в знак благодарности».

Увидя, наконец, зверя, Талышева оторопела. Даже на цепи медведица выглядела небезопасно и не вызывала сострадания. Столб, вокруг которого она ходила, тоже не показался Талышевой достаточно надежным.

Уловив человеческую настороженность, медведица зарычала. Неокрепшее чувство свободы исчезло в Талышевой. Она пробормотала несколько искательных слов и попятилась, смущенная неожиданно возникшей зависимостью.

Когда в столовой во время ужина мятый старик культурник объявил, что он просит тех, которые все из себя отдыхающие, принять участие в аттракционе с ручной медведицей Чукчей на фоне незагрязненной окружающей среды и приобщиться к миру дикой природы, Талышева забыла о своем страхе и пожалела пленную медведицу.

Сосед Талышевой по столу вяло усмехнулся на слова старика и принялся объяснять, что дед каждый вечер устраивает «систему йогов» возле медведицы, поэтому, чем шалеть в кино или у телевизора, лучше развлечься проверенным способом. Сосед помянул и лекцию психотерапевта, из которой даже записал одну мудреную фразу, и теперь при случае может кое-кому пустить пыль в глаза. Вынув из кармана скомканную бумажку, он, подмигнув, прочел: «Женщину следует любить не только за колорит души и тела, но и за выдающиеся интимные способности». Сосед добавил несколько игриво-туманных слов, назвал Талышеву «дамой со знаком качества», что после обильного ужина предполагало признательную подвластность, которая закрепляет любого мужчину в роли кавалера.

Талышевой, отвыкшей от расчетливой лести и мужского внимания, была приятна готовность соседа к ухаживанию, хотя она понимала, что успех ее определен скукой, непритязательностью и случайным соседством.

Она долго переодевалась, заставив застольного знакомца томиться ожиданием возле пустой скамейки; к площадке с медведицей они подошли, когда старик культурник уже растолковывал толпе:

— Сгодится все. Кому что по душе: хоть чистый спирт, хоть жидкость от потливости ног.

— И ацетон?

— Ацетон я вам рекомендую пить самим. Очистите мозги от бациллы ненаводящих вопросов.

— Лови портвейн!

Старик одной рукой поймал бутылку, а другой придержал медведицу за ошейник: она мешала ему ровно стоять. Но старик был не очень пьян и помнил, что вышибать пробку лучше в стороне.

Медведица поднялась на задние лапы, с алчной просительностью вытянула морду, хотя знала: старик медлит, чтобы освободить вино, — однажды медведица поранилась бутылкой, когда сама открывала ее.

Вокруг все хохотали, и медведица решила, что люди расщедрятся еще ради веселья, и не торопилась задобрить толпу смешными движениями, и не для потехи вытирала мокрую морду, деловито жевала конфету, подсунутую в пасть стариком. Но люди не понимали расчета медведицы, они ждали удовольствия, поэтому не скупились.

Сосед Талышевой хлопал себя по пустым карманам, кричал:

— Ой, система йогов! Ребята, чья очередь? Я выставлял позавчера!

Пока пьяная медведица не свалилась, из толпы подавали бутылки и конфеты. Потом все разбрелись, опустошенные забавой, и Талышевой было стыдно, что с ней освоился человек, который хвалит культурника и который через каждые пять слов повторяет «система йогов».

Ей всегда казалось, что она сама оставила недостойного мужа, но присутствие рядом черствого, пустоватого мужчины наводило на огорчительную мысль, что она способна лишь терпеть, как терпит сейчас, и не она бросила мужа, а он, пьяница и прощелыга, бросил ее.

На следующий день она не сумела поужинать раньше и избежать встречи с соседом. Он по-свойски подмигнул ей и извлек из-под пиджака бутылку шампанского, уверенный, что это воспримется Талышевой как благородная щедрость. Талышевой стало неловко: она подозревала, что сосед израсходовался ради нее, и не посмела отказаться от совместной прогулки к медведице.

Талышева терпела радость толпы, всматриваясь в пасмурный лес за спиной культурника. Но мысли об уснувшей кукушке не могли отвлечь ее от любопытства к медведице, хотя она понимала, что самим своим присутствием поощряет культурника. Талышева желала конца всей этой затеи, чтобы потом осуждать себя за нее, и знала, что конец наступит, когда ее сосед бросит бутылку шампанского.

Вот он отвел руку — бросил. Истомленная медведица рванулась к бутылке, чтобы опередить культурника. От неловкого хватка бутылка отлетела к краю площадки и свободно скатилась к ногам Талышевой, стоявшей впереди всех.

Талышева нагнулась, и, пока какой-то лишний миг колебалась: отшвырнуть бутылку в сторону или бросить культурнику, медведица напряглась, натянув цепь, намотанную на столб, вывернула его из земли и, освободившись, ударила Талышеву нетерпеливой лапой.

Когда Талышеву перевернули на спину, лицо ее уже было значительным, словно смерть стала той возможностью, выбор которой зависел именно от нее.