Мода на короля Умберто

Оказывается, сослуживец Мити уехал в заграничную командировку. И попросил присматривать. Собственной дочери он тоже дал на всякий случай ключи. Но она живет у мужа и родительским домом не интересуется. Что преступного, решил Митя, если несколько дней там переночую? Разрешил же он мне заниматься в своем кабинете и пользоваться библиотекой! Даже сказал: «Каждому необходим укромный уголок стрессы снимать».

За книги-то хозяин и трясется больше всего. И звонит с Кубы. Про дочь не спрашивает, а про книги — каждые две недели. Потому и квартиру не сдал, чтобы собрание не растащили.

Сначала действительно у Мити шло хорошо, то есть тишина и спокойствие. Однако под конец недели, в пятницу, телефонный звонок. Дочь эта самая. «Сейчас приеду. Надеюсь, не помешаю?» Наверно, что-то случилось, думает Митя.

Через час появляется, но не одна, а с дружком.

— Экспромтом, — говорит. У самой на шапке мех так и колышется.

Оба веселые, разряженные, в бархатных брюках, дымом окутанные.

— Ну вы даете! Из квартиры контору устроили. Да еще в моей детской расположились. Так и быть, прощаю. Надеюсь, вы не противник кайфа?

Закрывают они за собой дверь и смотрят на Митю: «Что же, дескать, не скатываешь чертежи, не проваливаешь к черту?» А Митя не то чтобы рассердился, но почувствовал себя задетым и в мораль ударился.

— Если вы — Ромео и Джульетта, то приличнее развод взять.

— Резонно. Но не могу. Котик в больнице. При смерти.

Тут любой бы опешил. Или подумал бы, что врет. Да еще подробности наворачивает.

— И так в больнице торчу целыми днями. Скоро свихнусь. Академический отпуск зря не дают. А вы всегда такой нравственный? Так вот, заметьте: не в дом мужа иду, а сюда. Мы тоже в совести кое-что понимаем. — Сама беленькая, на голове сквозь куделю розовая кожа просвечивает, глаза блестят, губы красные, влажные.

Не знаю, какое впечатление произвело все это на Митю, но он спросил:

— Что же сразу не предупредили меня?

— Кто же знал, что он из экспедиции раньше времени! Да прямо в больницу. Без сознания. Наркотики колют. А у нас роман в разгаре. Можете вы понять, что при таком его состоянии да в его же доме встречаться — это как-то… безнравственно.

Митя было снова опешил, потом спрашивает:

— А здесь, думаете, лучше?

— Если вы такой гуманный, поехали бы в клинику и настояли бы, чтоб не выписывали его. Кому за ним дома ухаживать?

Чувствует Митя: похоже на правду. А дружок поясняет:

— Случай беспрецедентный. У него мать полгода назад сандалии откинула от такой же болезни. Такое только Лаурины родители могли устроить. Принудили выйти за нелюбимого человека! Подумаешь, состояла с ним в связи. Если хотите знать, миром правит господин Фрейд.

— Да, собственной персоной! — И, расположившись на диване, Лаура постаралась облегчить Мите жизнь: — Вы его не жалейте. Он — тварь, алкоголик. Он и дома не жил, по экспедициям… Поделом ему.

Уговорили ли они Митю или сам господин Фрейд подхватил его и повел в больницу, только Митя решил поговорить с медиками.

Врач и слушать не желает, чтобы оставлять больше положенного. «Необходимое сделано, а дальнейшая диспансеризация бесперспективна. Здесь клиника, а не санаторий».

После подобного заявления как откреститься от чужой беды? Да и случай не тот, чтобы навязывать насильно: геолог, как придет в себя, просится домой — привык к воле, больничные стены для него — мука. Однажды нашли его в приемном отделении: собрался сбегать и упал без сознания.

Мы с Динамой живем себе, ничего не ведаем, а Митя тем временем забирает геолога и везет в свое укрытие. Если, думает, суждено помереть, то лучше на свободе, чем в камфарном коридоре за ширмой.

Разрывается Митя на все четыре стороны, а Лаурка при больном в дозоре. Как на другой день геолог упал с кровати, как ударился, она давай Мите на службу звонить.

Ясно, вдвоем не управиться. Будь на месте дружок, и он бы пригодился, то же судно выносить. Но дружка куда-то черт унес, в другой город ему понадобилось. И вот Лаура — вся прилежание, сидит утром, сидит вечером и в окно на ужасную погоду смотрит. Мокрый снег, ветер, тучищи серые, рваные, хороший хозяин собаку не выпустит. А я по такой погоде как раз отправляла свою Динаму.

Вначале я оторопела, когда Митя занес мои сапожки. Вместо того чтобы радоваться его чистоте. Оторопела и заартачилась. Дала же себе клятву — с чужими заботами повременить. И вот пожалуйста: «Без тебя не обойтись!»

— На сколько же этот твой сослуживец уехал? — спросила, пытаясь выглядеть поблагороднее.

— На три года.

— Но почему он тебе квартиру доверил?

— Почему-почему!.. Деньги ему одалживал на нее. Она кооперативная.

— А лет ей сколько? — спросила я, намагниченная Митиным взглядом.

— Кому?

— Ясно, не мне…

— Ах, вот ты о чем. Да успокойся, у нее интеллект нулевой.

Последние слова можно было понять, между прочим, и как похвалу в мой адрес, но я, того… отупела.

Вот тогда-то он и принес сапожки. И опустился передо мной на корточки, чтобы «молнию» застегнуть. А я губы кусала из-за того, что в кабинетности обвинила. От бессилия разве пощадишь?