Мода на короля Умберто

— Каждый год по-разному, — уклончиво ответил юрист, стараясь ухватить воздух с подветренной стороны. Он едва стоял на ногах.

— Сколько бы ни платили, все гроши!

— Если кого-то не устраивает… Что ж, апелляционная практика отработана четко. Пусть подают в соответствующую инстанцию. Закон для всех одинаков.

— Да вы хоть здесь бросьте свои параграфы. Для дураков…

— А по-вашему, Илья Константинович, правомочно ставить на одну доску гигантский комбинат и обыкновенный совхоз? — спросил юрист, стараясь не показать охватившей его слабости и держаться молодцом. Впрочем, для Трибоганова у него просто не было слов: ну как так можно — никакого чувства гордости за родной комбинат!

— Хотел бы я услышать, как вы запоете, когда вас денек-другой не покормят. «Правомочно — не правомочно»… Видел я ваши бумажки. «О гибели кукурузы». «О гибели ячменя». «О гибели кормовых трав»… А правомочно сильному комбинату сутяжничать с кормильцами?!

Алексей Климович поморщился. Подобные рассуждения он называл негативщиной. Надоело! Наслушался на собраниях.

— Все ругаете, выискиваете пятна на солнце, а сами-то вы что сделали? — спросил Алексей Климович, вложив в свои слова какой-никакой, а все же пафос законопослушного гражданина.

— Как что! — ответил Трибоганов, измерив юриста насмешливым взглядом. — Я этому жизнь посвятил.

— Ну и напрасно! — брякнул Алексей Климович, пропустив ответ Трибоганова мимо ушей: ну в самом деле, всю жизнь копаться на свалке. — Занялись бы титаном — оно и толку больше, и почет, и уважение…

Трибоганов ничего не ответил. Возражай не возражай… Этот наивный правовед скорее рехнется, чем отступит от своего. Да и что доказывать? Его, Трибоганова, работа давно признана, дома у него пылятся папки с патентами — американскими, французскими, японскими… При лентах и гербах, с тиснеными венками по обе стороны торжественного текста. Но какое все это имеет значение, если комбинату проще платить штрафы! Деньги, деньги нужны «титанам». Не идеи, не заботы о завтрашнем дне, не разные там перестройки… Бумажки — банковские билеты, обеспеченные золотом, драгоценными металлами и прочими государственными активами!..

— Трибоганова всегда поражало одно обстоятельство. Он обратил на него внимание, будучи еще студентом, изучая литературу по технологии.

Металл, именуемый титаном, назван так немецким химиком Клапротом в честь одного из мифических сыновей Земли и Неба. Было это в конце восемнадцатого века. И вот почти двести лет спустя титан как бы восстал против отца и матери, стал их осквернителем. А могущественные титаны, отнюдь не мифические, а нынешние, современники Трибоганова, орденоносные, краснознаменные, и думать забыли обо всем, что не дотягивает до их суперархиуровня. Героически, год за годом, пятилетка за пятилеткой, творили они тускло-серебристые слитки из черного тяжелого песка. И Трибоганов со студенческих лет стал называть таких «героев» титанами, не помнящими родства. Он не хотел попасть в их число.

— Я критикую, но, если хотите знать, я, может быть, более советский человек, чем вы!

Меньше всего Алексей Климович ожидал подобного выпада. Откуда такая самоуверенность?.. Понятно, когда Илья-пророк сердится на директора, или начальника технического отдела, или еще на кого-то: от них хоть что-то зависит. Но упрекать человека, который абсолютно ни при чем?.. И Алексей Климович в который раз попробовал было объяснить, нажимая на каждое слово, втолковать Трибоганову, как нерадивому школьнику:

— Да поймите вы, я — всего-навсего исполнитель, рядовой юрист. Не вправе я судить… не в моей компетенции. Пока существует закон, он справедлив! Все остальное лирика.

— Ладно вам, закон! — нехотя отозвался Трибоганов, и в эту минуту никто не назвал бы его Ильей-пророком: до того поникшим и замотанным выглядел он. — Придумали какую-то отдельную правду комбината. Отдельную — совхоза. В правоотношения облекаете. А еще юрист… компетенция… Имени Прокруста эти ваши отношения, а сами вы — посредник… Один из многих… Вы — клиныч!

Трибоганов круто повернулся и зашагал к машине. «Вот тебе и нейтрино», — вспомнил Алексей Климович, едва поспевая за ним. Кому-нибудь другому он не преминул бы ответить, что жизнь, если на то пошло, — вообще сплошное посредничество, что люди, действующие напрямую, неизбежно разбивают себе башку там, где можно обойтись малой кровью. Но с Трибогановым он не хотел препираться. Да и сил не хватало. Та самая трещинка сомнения давала о себе знать, вызывала странное желание как-то оправдаться, свести концы с концами: «Ну, не Копенгаген, черт возьми, ваш покорный слуга!.. Не касаются меня технические вопросы». А как хотелось бы возразить. Ведь мог же возразить директор. Едва начинался разговор о погибшей земле, директор веско заявлял: «Я отвечаю за план! За потраву плачу». И это впечатляло. Так и Алексей Климович мог сказать свое неизменное: «Соблюдение буквы закона, от которого никогда, ни при каких обстоятельствах…»