Мода на умных жен

– Кто? Наш мэтр? – переспросила я. – Сие мне неведомо. Конечно, он человек прогрессивный, однако душа его так устремлена к Господу, что он, пожалуй, счел бы мои рассказы дьявольским наваждением.

Вистоплясов встрепенулся.

– А это не так? – спросил он со странной интонацией.

– Я вам правду рассказываю, сударь! – обиделась я.

– Ну а еще одному человеку то же самое сможете рассказать? – спросил Вистоплясов живо. – Собственно, и прежде я имел в виду именно его, когда размышлял, слышал ли он об этом чуде.

– Кто же он?

– Мой друг и наставник.

– Наставник? – поразилась я. – А как же…

– Он мой друг и наставник! – твердо повторил Вистоплясов. – Необыкновенный человек! Никого, подобного ему, вы в жизни не видели и видеть не могли.

– Кто же он, как его зовут?

– Николай Кибальчич.

Так я впервые услышала это имя».

Нижний Новгород, наши дни

На самом деле все оказалось не так страшно, как можно было ожидать. Две двери первого этажа – такие пугающие, металлические, покрашенные жуткой, словно бы выцветше-кровавой краской двери, из-за которых, чудилось, исходит запах формалина и еще чего-то непередаваемо гнилостного, – оказались закрыты. Стараясь не глядеть по сторонам, Алена взбежала по узкой лесенке на второй этаж и вошла в длинный невзрачный коридор с дощатым, давно не крашенным полом. Двери по обеим сторонам коридора были облупленные, деревянные, кругом царил совершенно совковый неуют, болтались какие-то выцветшие плакатики на стенках, замшелые открытки: с Новым годом, 8-м Марта, Днем защитника отечества, тут же доживала свой век общипанная, пожелтелая традесканция… Пахло здесь, кстати, отнюдь не формалином, а… разогретыми щами.

Откуда-то вышел толстый серый кот, полосатый, как тельняшка, гладкий и сытый настолько, что еле лапами шевелил. Неужели со щей так отъелся? Взглянул на Алену задумчиво и плюхнулся на бок. Смотрел теперь требовательно, нагло – похоже, ждал, что она немедленно присядет на корточки и начнет чесать ему под шейкой, он уже и голову начал закидывать ждуще… Но Алена только легонько пощекотала его наглое пузо носком туфли. Был бы пес, она бы своего не упустила: она обожала собак, и это была, без преувеличения сказать, взаимная необъяснимая любовь. А кошки оставляли ее практически равнодушной.

Полосатый, видимо, это моментально просек, а потому собрался с силами, поднял раскормленное тельце с полу и с обиженным видом куда-то отбыл.

Из той комнаты, где он скрылся, в коридор выглянула худенькая женщина в белом халате, тихо ойкнула, увидев Алену и спросила:

– Вы к кому?

– Мне бы Калугина повидать, – робко сказала Алена.

– Наверное, Калужанина?

– Ой, да, извините.

– Да ничего, он все равно об этом не узнает, – усмехнулась женщина. – А впрочем, его фамилию все всегда путают, он привык. Вы родственница?

– Нет, я… я его совершенно не знаю, – почему-то испугалась Алена. – А что с ним такое?

– Да ничего с ним. – Теперь женщина откровенно хихикнула. – Я думала, вы родственница кого-нибудь оттуда… – И она ткнула указующим перстом вниз так, как обычно указывают вверх, в небеса, в миры иные.

– Господи помилуй, – пробормотала Алена, поняв, что имеется в виду. – Нет, я… по другому вопросу. Так можно Калужанина увидеть?

– Как бы он не был уже на вскрытии, – задумчиво сказала женщина, пристально рассматривая знаменитые серьги писательницы в виде морских звезд. – Хотя нет, полчасика у него еще есть. Никто не знает, где Николай Дмитриевич? – внезапно закричала она как-то очень громко, и тотчас за спиной Алены раздался негромкий, чуточку ворчливый мужской голос:

– Тихо, тихо, Таня, я здесь!

Алена обернулась и сначала никого не увидела перед собой, а потом поглядела чуть ниже и обнаружила не кого иного, как любителя чтения, соседа Алексея Стахеева.

Ну да, ну да, он же говорил, что гистолог!

Сейчас, в белом халате, он казался еще меньше, еще старше, лицо его было очень сильно изборождено морщинами. Ну сущий мудрый гном! Или они были не слишком-то мудрые, а скорее хитрые?