Модель

— Спасибо, Злата, мне это приятно, — я говорил искренне, потому что человек — это то, чем он кажется тем, кто рядом с ним.

— А знаете, чем вы мне нравитесь?

— Чтобы мне не гадать, скажи сама.

— Вы — не зануда.

Вы не стали поучать меня.

Не стали, например, говорить, что мне нужно учиться. — После этих слов девушки, мне пришлось продублировать улыбку:

— Я просто не успел это сделать.

А учиться тебе, конечно, нужно.

— Зачем?

Можете мне сказать?

Только не абстрактно, а конкретно.

— Могу, девочка, могу, — вздохнул я:

И конкретно, и абстрактно.

— Ну и скажите? — Злата уставилась на меня своими глазищами, а я понял, что вступил на тонкий лед.

Я почувствовал, что, если сейчас, в нескольких словах, не сумею привести аргументы, которые будут аргументами не только для меня, но и для нее, все то, что можно было назвать хрупким авторитетом, который я создавал в течение многих, до сих пор произносимых мной слов, в глазах этой девочки рухнет.

И я больше не сумею собрать осколки.

— Абстрактно — студенческая жизнь — очень веселая и приятная часть жизни вообще.

И тебе не стоит лишать себя этой части жизни.

А конкретно — это век — будет веком образованных людей.

Будет, — сказал я.

Потом подумал — стоит ли добавлять: «Пусть даже не в нашей с тобой стране…», — и не добавил.

Не знаю, во что я больше верил: в свою большую страну или в эту маленькую девочку…

— … Зачем, по-вашему, люди учатся?

— Затем, чтобы уметь.

— А зачем — уметь?

— Затем, что умеющие — живут интересней…

— …И-что?

Образованные люди не делают ошибок? — довольно ехидно уточнила девочка, видимо, надеясь на мою ересь — положительный ответ на ее вопрос.

Но я продемонстрировал ересь совсем иного рода:

— Образование не защищает от ошибок.

— Тогда — зачем оно?

— Чтобы разобраться в том, почему эти ошибки были сделаны.

— И с чего прикажете начать? — спросила Злата, продолжая строить ехидную мордочку, в полной уверенности в том, что ничего конкретного я предложить не сумею.

Но я улыбнулся ей в ответ.

И произнес без пафоса, зная, как есть:

— С начала, — словно бывает иной способ что-то начинать кроме начинания с самого начала:

— А это — как? — не сдавалась она.

— Что — как? — переспросил я, уточняя и первое, и второе слово своего переспроса.

— Как начать лучше?

— Читай хорошие книги, — просто сказал я, потому что лучшего способа что-то начать не существовало со времен изобретения книгопечатанья.

— А если у меня нет на это времени? — она задала вопрос; а я подумал: «Интересный мы народ. У многих из нас нет нескольких часов для того, чтобы прочитать хороший текст, но есть целая жизнь для того, чтобы не поумнеть…»

— … Читай хорошие книги, Злата, и у тебя будет больше времени, прожитого не зря…

— … Ладно… — вздохнула Злата. — Вам удается учить детей тому, что им нужно. — Я ответил ей совершенно серьезно уже не в первый раз.

А так как я продолжал улыбаться, ей вряд ли удалось понять — говорю я серьезно или нет:

— Детей нужно учить не тому, что нужно детям, а тому, что нужно взрослым.

— А вы сами-то хорошо знаете, ну, скажем, историю?

Помните, например, что крепостное право окончательно отменено в России в тысяча восемьсот шестьдесят первом году? — Девочка решила поехидничать, но я ответил, хотя и улыбаясь, совершенно серьезно.

Хотя и не зная — поймет ли меня девочка:

— Историю я знаю достаточно хорошо, для того чтобы понимать, что крепостное право в России окончательно отменено в тысяча девятьсот девяносто первом году…

— …Ну, а зачем мне нужна, скажем, высшая математика? — После небольшого молчания Злата изобразила на своем лице такое глубокое раздумье, что было совершенно очевидно — высшая математика не нужна людям ни за чем.

И, наверное, мне нечего было бы ей возразить, если бы я не знал точно:

— Затем, например, что всю жизнь ты будешь дифференцировать и интегрировать.

— Это, например, когда? — Серьезность с ее лица сошла, поменявшись местами с удивлением.

— Например, когда готовишь салат, ты вначале дифференцируешь, а потом — интегрируешь, — просто сказал я.

— А еще — когда? — Салат явно не исчерпывал всего ее представления о жизни.

И тогда я сформулировал свою мысль еще проще:

— Когда ругаешь, а потом — любишь.

— Да?! — Мне показалось, что задавая вопрос этим словом всего из двух букв и по крайней мере из двух миллионов смыслов, она хотела поставить на свое место не только меня, но и себя:

— Только что-то реальности с мечтами не пересекаются.

Как вы думаете — почему?

— Потому, Злата, что они и не должны пересекаться.

— Почему это?

— Потому что реальность не пересекает мечту, а начинается с нее.

— И в этой вашей реальности, по-вашему, мужчина и женщина должны быть друзьями? — прищурив глазки, спросила Злата.

— Возможно, — не вполне уверенно ответил я.

— А по-моему, дружба между мужчиной и женщиной — это просто нахальство…

…И вот тут меня приостановила одна мысль.

Мысли, вообще, зачастую приходят в мою голову со значительным опозданием.

Хотя, как правило, все-таки добираются до места назначения.

Как скорый поезд Астана — Москва.