Модель для сборки 2012

— Э-э, так не пойдет! Я хочу добровольно сдаться полиции! Вы не имеете права удерживать меня!

— Боюсь, я ничего не могу для тебя сделать.

— Вызови полицию! Я во всем признаюсь!

— И что мне с того? Даже если ты не откажешься от своих слов — а ты непременно откажешься…

— Нет же! Нет! Клянусь!..

— Даже если так. Ну, получишь пожизненное, проведешь десяток лет на казенных харчах — а потом тебя отпустят за примерное поведение…

— Я заплачу тебе! Ты же знаешь, я богат. Не отказывайся, ты все еще работаешь на меня. Я все еще твой клиент!

— Больше нет. Свою работу я сделал.

— Ты просто не представляешь, о какой сумме речь. От такого не отказываются!

— Похоже, инспектор Хенриксен сильно преувеличил в своем досье, назвав тебя исключительно умным мерзавцем. Думаешь, мне позволили вернуться с того света лишь затем, чтобы я просто зарабатывал деньги?

«Смита» увели. В кабинет вошел князь.

— Мистер Гейц, моя дочь еще здесь? — тихо спросил он.

— Да, Ваше Светлейшее Высочество, здесь. Она вас видит и слышит.

— Девочка моя, я очень виноват перед тобой, — на глазах старого князя выступили слезы.

— Папа, папочка, эта я должна просить тебя о прощении, — зарыдала Хелен.

— Она ни в чем вас не винит, — передал я князю ее слова.

— Она всегда была слишком добра.

— Смею надеяться, князь, вы лишены этого недостатка?

— Что ты хочешь этим сказать, сыщик?

— Обещайте, что сукин сын будет страдать.

— Этого желает моя дочь?

Я взглянул на Хелен. Она уже справилась со слезами и теперь просто не сводила глаз с отца, будто стараясь запомнить каждую его черточку.

— Ваша дочь не возражает.

— Что ж, я в любом случае не собирался давать ему умереть быстро.

В дверях появилась пара в костюмах-тройках.

— Ваше Светлейшее Высочество… — Я набрался смелости обратиться к князю еще с одной просьбой.

— Что-нибудь еще?

— Этот… человек… дал мне фотографию принцессы Елены. Вы позволите мне оставить ее себе?

Князь вздохнул, что, видимо, следовало понимать как утвердительный ответ, и, не говоря больше ни слова, вышел сквозь невидимых ему «ангелов».

Те же будто по команде устремились к Хелен. Секунда — и трое бесплотных существ исчезли в потоке света.

Я остался один.

Джером Клапка Джером КОТ ДИКА ДАНКЕРМАНА

С Ричардом Данкерманом я знаком еще со школьной скамьи, хотя назвать его другом детства и не могу. Ну что могло быть общего у джентльмена из шестого основного, который на занятия является в перчатках и при цилиндре и промокашкой из четвертого начального, разгуливающего в потрепанной кепчонке? Наши отношения еще больше осложнились после одного печального инцидента, имевшего место в жизни моего героя, коий я поспешил воспеть в стихах, положив их на музыку собственного сочинения. Слова там, помнится, были такие:

Дики, Дики Данкерман
Запихал стакан в карман.
Пьяным напился,
С горки свалился.

Я пропел ему эту незатейливую песенку, и хотя все в ней было сущей правдой, он подверг ее безжалостной критике и разнес автора в пух и прах. Но я не сдавался и, потирая ушибленные места, исполнял ее при каждом удобном случае. Однако после окончания школы мы узнали друг друга получше и стали закадычными друзьями. Я ударился в журналистику, а он подался в адвокаты и попутно пописывал пьески. Ни на судебном ристалище, ни на театральных подмостках лавров он не снискал. Но как-то весной он представил очередную пьесу, и она, к немалому изумлению всех его друзей, продержалась целый сезон. Так, ничего особенного, сюжет весьма банален, но героев почему-то было жалко, а в человечество хотелось верить. Вот тогда-то, месяца через два после премьеры, он и представил меня «Пирамиду, эсквайру».

Я был влюблен; звали ее, если мне не изменяет память, Наоми. У меня возникло непреодолимое желание поделиться с кем-нибудь переполнявшими меня чувствами. За. Диком утвердилась репутация человека), душевного, готового с интересом и вниманием выслушивать излияния своего влюбленного приятеля. Он мог часами внимать горячечному бреду, который нес несчастный безумец, а попутно делал какие-то пометки в толстенной тетради, похожей на переплетенный в красную кожу фолиант, к которой был приклеен ярлычок с надписью: «Книга человеческой тупости». Конечно же, все знали, что их исповедь послужит ему материалам для будущих пьес, но особого значения этому не придавали. — Бог с ним, лишь бы слушал, — Я надел шляпу и отправился к нему на квартиру.