Модельер

— Простите меня, — сказала она, но не сдвинулась с места.

Высокий женский голос издал вопль:

— Не-е-е-т!

— Валентина, — Клод взял ее под локоть и повел туда, где громко разговаривали.

Они увидели Виктора, сидящего на диване. Тихо, чтобы не услышал Лебре, она прошептала:

— Он начал пить, потерял работу. Ему нельзя было приходить сюда. Я просила его не приходить, ведь здесь могут быть люди из Друо. Я должна была запретить ему делать это! Как глупо для меня и как унизительно для него! — Она опустила голову, волосы упали на лицо. — Но хватит об этом. — Она снова взглянула на Клода. — Прежде чем подойду к нему, я хочу кое-что сказать вам. Я должна сказать это немедленно! Это займет лишь минуту. Пойдемте.

Они услышали женский смех, такой же громкий, как смех Виктора.

Валентина увела его в дальний уголок огромного зала. Клод изучал мраморный пол: его серо-белый основной тон нарушался то темными, то яркими белыми полосами.

— Ты — первый человек, которому я хочу сказать это.

Ее губы были так близко. Он пытался не думать об этом.

— Я беременна, — прошептала она.

Его ребенок? Но нет.

— Ты кажешься очень грустным. Не подумай… о нет! Клод, мой дорогой Клод. Нет, это произошло до того, как я вышла замуж. Улыбнись, Клод! Разве это не прекрасно? Я так боялась, что не смогу забеременеть. Я так обрадовалась, я хочу, чтобы ты знал об этом.

У него не было слов.

— Единственная проблема — Виктор, — продолжила она. — Это очень странно, что я еще не сказала ему об этом. Ждала подходящего момента, но теперь он в таком ужасном состоянии. И будет только еще хуже. Алкоголь.

Клод попытался осмыслить сказанное.

Она продолжала:

— Самое ужасное, когда мы идем к кому-нибудь в гости. — Клод молчал. — Если мне хочется навестить подругу, то я должна все делать тайком. — Она вытерла навернувшиеся слезы. — Это так странно. Для нас с Виктором это такое счастье — ребенок, но я, скорее всего, заблуждаюсь, ожидая, что Виктору станет лучше, когда он узнает эту новость. Боюсь, что, если я скажу о своей беременности, он испытает еще больший стресс.

«Конечно, женщина, которой уже исполнилось тридцать шесть лет, должна радоваться такой новости, — подумал Клод. — Но как может она после всего того, что они пережили вместе, ожидать, что он будет счастлив узнать такую новость — она вынашивает ребенка от другого? Виктор — победитель? Как он мог так серьезно просчитаться в определении сущности их взаимоотношений?»

Она забеременела недавно. Если даже так, то сейчас ее формы изменились совсем немного, может, только грудь кажется больше.

— Должен признаться, — сказал Клод сдавленным, слегка рассерженным шепотом, — с этой новостью трудно свыкнуться, учитывая мои чувства к тебе. Почему я не должен думать, что мы больше, чем друзья?

— Послушай, Клод, — она понизила голос, — мы были любовниками в каком-то ином смысле, мы не стремились пожениться и иметь детей, за всем этим стояло что-то более высокое. Даже учитывая, что я знаю тебя недавно, ты для меня настоящий друг. Вот по этой причине я и говорю тебе об этом первому. Я чувствую, что могу поделиться с тобой всем, будто ты — это я, а я — это ты.

Эти слова вернули его к жизни. Как бы это ни было противоестественно, в глубине его души сверкнул слабый огонек надежды.

— Валентина! — голос в другом конце зала звучал все настойчивее.

Она оставила Клода одного и направилась к огнедышащему дракону, ожидавшему ее в центре выставочного зала. Бежевая вельветовая лента мягко скользила по длинной шее.

На следующий день по дороге на работу Клод заметил, как неожиданный порыв ветра сорвал множество желто-коричневых листьев, которые, кружась в воздухе, заставили его подумать о последних мгновениях осени. Даже серые тротуары Парижа и холодный воздух вызывали восхищение. Он поднял лист сикоморы и стал рассматривать. Какой богатый цвет — цвет красного вельвета с легким оранжевым оттенком. Клод положил лист в карман пиджака.

В это время года он особенно остро чувствовал, как стареют деревья в Сенлисе: большие березы, дубы, сосны и грабы. Его дед говорил, что каждый листочек имеет свою историю. Он вспомнил одну из них — о мальчике, который жил на желтом листке и гонялся за другими листьями, падающими на землю.

— Сын, посмотри, как природа окрашивает наши жизни, — давал советы отец. — С каждым днем цвет становится интенсивнее, но мир не признает ничего резкого, поэтому листья сморщиваются, становятся коричневыми и падают. Если бы они не падали и не покидали нас, их красота убивала бы.

Клод любил осенние ткани: шерстяной драп, твид, тонкий кашемир, плотный вельвет и даже грубую фланель, не говоря уже о коже. Однако раскрой и пошив плотных материалов вызывал немалые трудности.

— Любой может шить из шелка, — объяснял ему отец. — Но только опытный мастер с большой практикой сможет прострочить твид, одежда из которого будет служить вечно.