Модернизация с того берега. Американские интеллектуалы и романтика российского развития

В официальном отчете миссии, обобщенном в ходе часовой встречи с президентом в августе 1917 года, аналогичным образом возлагались надежды на Россию в связи с врожденным характером населения и инстинктами демократии. Члены миссии согласились с тем, что «у русского народа есть черты характера», необходимые для восстановления внутреннего порядка и продолжения военных действий. Любые проблемы на этом пути – а в то лето наблюдалась эскалация протестов – были, как подчеркивается в докладе, «не результатом слабости или вины русского народа», а побочными эффектами войны. В подтверждение этих утверждений члены миссии вновь указали на успехи России в области мелкомасштабного самоуправления: мир. Используя эту логику, американские эксперты объявили местную демократию ядром будущей политической системы России151.

Социалист Рассел сохранил веру в демократическое будущее России, несмотря на ухудшающиеся условия. В день захвата власти большевиками в октябре 1917 года он написал Вильсону о «чувстве русских к демократии». Вильсон горячо поблагодарил Рассела за столь меткое выражение идей президента; президент также направил копию руководителю американских пропагандистских операций, попросив его «прочитать и как следует переварить» письмо Рассела, потому что оно затрагивает «очень близко ядро темы»152. Демократия в России была чувством, а не идеей.

Несмотря на их в целом оптимистичные публичные заявления после возвращения, большие надежды Рута и большинства его коллег по миссии оказались недолговечными. К тому времени, когда миссия была распущена, Крейн и Харпер уже были обеспокоены, что российская демократия находится на грани. Несмотря на их энтузиазм в отношении политических перемен, они понимали, что новое российское правительство не сможет немедленно и полностью изменить русский характер. Поэтому, когда их оптимизм сменился пессимизмом, Крейн и Харпер снова сослались на черты характера – на этот раз негативные, такие как склонность «перекладывать ответственность». Как выразился Харпер в начале 1918 года, российская политика определялась не разумом, а «человеческим инстинктом и глубокими эмоциями». Эти двое предположили, что объяснить неудачи России поможет русский характер153.

Возможно, журналист Стэнли Уошберн, служивший секретарем миссии, лучше всего выразил обоюдоострое толкование русского характера. Он писал, что русские «мягки, добросердечны и послушны, с лучшими инстинктами, но медлительны в понимании»154. Перечисляя хорошие качества русских, Уошберн также подразумевал, что они действуют на основе импульса, а не разума. Вместе с другими членами миссии Уошберн возлагал большие надежды на их демократические инстинкты, одновременно критикуя ограниченный интеллект и амбиции среднестатистического русского. Поскольку события в России разошлись с оптимистичными прогнозами американцев, эксперты по-прежнему отмечали инстинкты, хотя и менее привлекательные.

Весной и летом 1917 года власть Временного правительства ослабла, отчасти из-за появления альтернативного центра власти – Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов155. Премьер-министр Львов уступил свою должность А. Ф. Керенскому, юристу левого толка. Лозунг Совета о «мире, земле и хлебе» привлекал последователей в рядах армии, на промышленных предприятиях и в деревнях, что часто создавало проблемы Временному правительству. Вскоре после отречения царя Совет издал Приказ № 1, призывающий к демократизации вооруженных сил. В апреле 1917 года в Петроград вернулся Ленин, что придало новую силу растущему радикальному движению; первомайский митинг показал силу радикальных партий. Весенние протесты достигли кульминации в июльские дни, когда бастующие рабочие проявили инициативу, но были остановлены Петроградским Советом. В течение 1917 года названия фракций вводили в заблуждение относительно состава Совета: фракция большевиков (или большинства) социал-демократов уступала в численности фракции меньшевиков (или меньшинства). В других советах, особенно сельских, доминировала партия эсеров.