Модеста Миньон

Это письмо было отправлено накануне того дня, в который разыгрался поединок между Модестой и Дюме, не приведший к ожидаемым результатам. Счастливая Модеста с лихорадочным нетерпением ждала воскресенья, когда ее взор должен был одобрить или отвергнуть того, кого выбрали ее ум и сердце; она ждала торжественнейшей минуты в жизни женщины, а после трехмесячного сладостного общения душ даже самой восторженной девушке такая минута кажется вершиной романтики. Все участники этой сцены, за исключением матери, приняли за спокойствие невинности то оцепенение, в котором жила Модеста, ожидая встречи. Как бы ни были сильны законы семьи и узы религии, но всегда существовали и будут существовать Юлии д'Этанж[67] и Клариссы[68] — души, переполненные чувством, словно кубок драгоценным вином, и достаточно божественного дуновения любви, чтобы оно перелилось через край. Представьте же себе, какая сила души, какая энергия понадобились Модесте, чтобы не выдать себя и сдержать ликование своей молодости? Заметим, что воспоминание о сестре оказалось могущественнее преград, воздвигаемых обществом. Это воспоминание закалило волю девушки, и любые соблазны не могли бы заставить ее нарушить свой долг по отношению к отцу или к семье. Но какие бурные порывы скрывало это внешнее спокойствие! И могла ли мать не догадаться о них?

На следующий день, около полудня, Модеста и г-жа Дюме отвели г-жу Миньон в сад и усадили ее на солнышке среди цветов. Слепая повернула в сторону океана свое бескровное, увядшее лицо, вдохнула полной грудью морской воздух и взяла руку Модесты, сидевшей подле нее на скамье. Но мать не могла и не хотела задать своей дочери решительный вопрос; она заранее прощала ее и в то же время желала предостеречь свое дитя, ибо отгадала ее любовь, и Модеста казалась ей девушкой исключительной так же, как и мнимому Каналису.

— Только бы твой отец вернулся вовремя! Если он не поспешит, он найдет лишь тебя одну из всех, кого любит! Обещай мне еще раз, Модеста, никогда его не покидать, — сказала она нежно, как может говорить только мать.

Модеста поднесла ее руки к губам и, покрывая их поцелуями, ответила:

— Неужели мне нужно повторять свое обещание?

— Ах, дитя мое, я сама покинула отца и последовала за мужем! А между тем мой отец был одинок, я была его единственной дочерью. Не за это ли бог карает меня всю жизнь? Вот о чем я тебя прошу: не выходи замуж без одобрения отца, оставь для него уголок в своем сердце, не жертвуй им ради собственного счастья, и пусть он живет в твоей семье. Уже давно, когда еще глаза мои видели, я сообщила ему в письме свою последнюю волю, и он исполнит ее. Я настоятельно прошу его оставить за собой все состояние, и не потому, чтобы я хоть минуту сомневалась в тебе, но можно ли быть уверенной в зяте? Да разве я сама, дитя мое, была благоразумна? Одно мгновение решило мою жизнь. Красота — эта лживая вывеска — не обманула меня. Даже в том случае, если тебе суждено то же самое, если и тебя, как некогда твою мать, пленит красивая внешность, поклянись мне, Модеста, что ты не будешь препятствовать отцу собрать сведения о поведении, душевных качествах в прошлом твоего избранника, случись тебе отличить кого-нибудь.

— Я никогда не выйду замуж без согласия отца, — ответила Модеста.

Выслушав этот ответ, г-жа Миньон погрузилась в глубокое молчание, и, лишь вглядевшись в застывшие черты ее лица, можно было догадаться, что она, как и все слепые, сосредоточенно размышляет, вслушиваясь в только что отзвучавшие слова.

— Дитя мое, — заговорила наконец г-жа Миньон, — не забывай о проступке Каролины. Из-за него я схожу в могилу, а твоего легкомыслия отец не переживет; я знаю, он пустит себе пулю в лоб, на земле для него не будет ни жизни, ни счастья.

Модеста отошла на несколько шагов, а когда она подошла к матери, г-жа Миньон спросила ее:

— Почему ты отходила от меня?

— Я плакала, маменька, — ответила Модеста.

— Поцелуй же меня, мой ангел. Ты никого здесь не любишь, за тобой никто не ухаживает? — спросила мать, держа ее на коленях и прижимая к своему сердцу.

— Нет, маменька, — ответила юная иезуитка.

— Можешь ли ты мне в этом поклясться?

— О, конечно! — воскликнула Модеста.

Г-жа Миньон промолчала, она все еще сомневалась.

— Значит, если ты изберешь себе мужа, твой отец будет знать об этом? — заметила она наконец.

— Я это обещала и моей сестре и тебе. Могу ли я совершить какой-нибудь проступок, когда я ежедневно, ежечасно вижу надпись на своем кольце: «Помни о Беттине». Бедная сестра!

За словами «бедная сестра» наступило непродолжительное молчание, и из потухших глаз матери полились слезы, которых не могла осушить Модеста, хотя она и обнимала ее колени, повторяя: «Прости, прости, маменька!» — а в это самое время славный Дюме взбирался по склону Ингувиля, и притом весьма быстрым шагом, — невиданное явление в жизни кассира.

Некогда три письма принесли разорение, ныне одно письмо возвращало богатство. В это утро Дюме получил через капитана, вернувшегося из плавания по Китайскому морю, первое известие от своего хозяина, от своего единственного друга.