Модницы

Джеки пылает гневом — на защите докторской диссертации ее заставили защищаться.

— Это было ужасно, кошмарно, невыносимо, и я не хочу об этом вспоминать, — вспоминает она под сандвичи с говядиной.

Я бы с удовольствием обсудила кино, планы на выходные или раздел «Сплетни о знаменитостях» этого месяца, но ей нужно другое. Она только что с поля боя и хочет похвастаться ранами.

— Это было просто ужасно. Они снова и снова задавали мне одни и те же вопросы, меняя формулировки, и я все отвечала «Нет, я не знаю марксистского толкования клешей», «Нет, я не понимаю, какое отношение „Хаш Паппис“ имеют к стоимости иены», «Нет, я не изучала экономическое воздействие пожара на производстве рубашек „Треугольник“». Да зачем мне это? Моя диссертация была по литературе моды. При чем тут деньги? — Она тяжело вздыхает и опускает голову, будто только что пережила все это заново здесь, в кафешке в центре города. — Боже, как же они меня истерзали одними и теми же вопросами, — говорит она, вздрагивая, будто это методика допроса военнопленных, а не обычный преподавательский метод, чтобы помочь студентам понять, что они уже знают ответ.

Джеки единственная в «Моднице» имеет докторскую степень, и Джейн ужасно нравится иметь чрезмерно образованного ассистента. Это все равно что посылать победителя Вестминстерской собачьей выставки за утренней газетой. Джеки собиралась сделать научную карьеру, а пока временно поработать в солидном бизнесе вроде нашего журнала. Но теперь она разочарована в академическом мире и благодарит судьбу за то, что у нее есть работа вдали от башни из слоновой кости и от обитающих там жестоких мучителей.

Джейн, конечно, за то, чтобы Джеки осталась. Как же хвастаться перед всеми своей ассистенткой с докторской степенью, если эта ассистентка уйдет?

— Джейн говорит, что у меня есть будущее в журнале.

Будущее в журнале у Джеки есть, но дела в «Моднице» делаются медленно, и ассистенту придется многое стерпеть, пока она сможет ухватиться за нижнюю ступень карьерной лестницы.

— Пойду куплю еще. — Я высасываю последние капли кока-колы и взмахиваю пустой банкой. — Тебе что-нибудь взять?

— Один кусочек «Базуки». — Она протягивает доллар.

— Да я куплю, — говорю. — Считай это выпускным подарком.

— Спасибо. — Она улыбается и двигает доллар по столу ко мне. — Тогда разменяй.

Я вздыхаю и беру деньги — сама напросилась. Джеки не о плате за парковку заботится и не о том, чтобы были деньги для стиральной машины в прачечной. Она просто собирает мелочь. Она ее потому собирает, что на ток-шоу Опры Уинфри сказали, что если собирать всю мелочь, то наберется пятьдесят долларов в месяц. Джеки приняла это близко к сердцу и занялась делом всерьез. Порой, когда ей кажется, что никто не смотрит, она пересчитывает монетки у себя за столом. Джеки даже носит брюки-карго с набитыми мелочью карманами. При ходьбе звенит как кружка для пожертвований. По крайней мере слышно издалека — можно успеть свернуть в пустую клетушку в офисе и скрыться от нее.

Хотя Джеки старается всем нравиться, общаться с ней сложно. Она всего год в Нью-Йорке, и ей кажется, что дорогая квартира в Бруклин-Хайтс и маленькая зарплата — это муки крестные. Как будто ей одной в Манхэттене не хватает денег. Образ несчастной жертвы начинает надоедать. Можно подумать, ей достается сильнее других и все хотят у нее что-то отнять.

Но деваться некуда, надо вытерпеть еще двадцать минут жалоб на бедность и разговоров о диссертации. Джеки — это доступ к Петеру ван Кесселю. Она из семьи, связанной с модой — потому и получила место в «Моднице» чуть ли не раньше, чем открылась вакансия. Мать, известный дизайнер у Кристиана Диора, позвонила Джейн и спросила, не найдется ли работа для ее дочери. Прежний ассистент Джейн, Эмили, едва окончила колледж, причем далеко не блестяще, так что ее тут же уволили.

— Ну так вот, я подумывала взять интервью у ван Кесселя для одного из зимних номеров, — говорю я, осторожно подбираясь к теме и надеясь, что не так уж прозрачна. Я устроила этот как бы случайный ленч, когда мы столкнулись у лифта в 1.27, но организовать это все оказалось нелегко. Пришлось все утро прислушиваться к перезвону ее монет, ожидая, пока звук утихнет, то есть она остановится у лифта. Дождавшись, вскочила и побежала за ней.

— Правда? — заинтересованно спрашивает она. — Думаешь, Петер хорош?