Читаем Модницы полностью

Я еще никогда не встречалась с мужчиной, который знает хоть какие-нибудь правила хороших родителей, не говоря уже о первом. Я тупо смотрю на него. Он зациклен на своих проблемах, напоминаю я себе.

Келлер опускается на одно колено и отстегивает поводок Лабрадора. Вместо того чтобы броситься, как ребенок, к игровой площадке, Квик бредет в тенистый утолок и ложится. Он явно считает, что пришла пора вздремнуть.

Мы садимся на зеленую скамью у забора, где другие владельцы и выгульщики греются на солнце и разговаривают. Ветер не в нашу сторону, так что запах мочи нас не беспокоит.

— Так как думаете, вы с ним справитесь? — спрашивает он, закрывая глаза и поворачивая лицо к солнцу. Я могу спокойно любоваться красивым лицом, но при этом почти скучаю по другому Келлеру, злодею, который нападает на окрестных крестьян за то, что они заходят на его болото.

Я молчу, потому что не знаю, что сказать. Да, думаю, я могу справиться с Квиком, но, хотя я ненавижу свою работу, сменить карьеру еще не готова. Еще не готова все бросить, но Келлер меня искушает. Мне хочется послать «Модницу» подальше, чтобы каждый день водить его собаку гулять в парк.

— Как я уже сказал по телефону, у вас замечательные рекомендации, и я полностью доверяю вам Квика. Я знаю, что у вас уже плотное расписание и вы очень заняты, но это всего три дня в неделю. И его не нужно выгуливать часами. — Он смеется. — Как видите, здесь Квик делает практически то же самое, что и дома.

Да уж. Квик лежит на боку и спит. Рядом с ним пристроилась еще одна собака, помесь колли и золотистого ретривера. Вид у них мирный.

— Мне, конечно, надо будет проверить свое расписание, — говорю я уклончиво, радуясь, что он подсказал мне хоть какую-то отговорку. — Думаю, я не настолько занята, но все же не хочу договариваться, пока не буду абсолютно уверена.

Ответ явно правильный. Келлер улыбается.

— Ну что ж, это честно.

— А что случилось с Адамом? — спрашиваю я в наступившей тишине. Я знаю, что пора признаваться, но мне не хочется все это заканчивать. Я еще никогда не сидела на площадке для выгула собак дивным днем с красивым мужчиной, который знает первое правило хороших родителей. Такое может и не повториться.

<p><emphasis>Коннектикутские разговоры</emphasis></p>

Майя живет в блестящем серебристом тридцатипятиэтажном здании на углу Третьей авеню и Тридцать второй улицы. Оно носит имя «Будущее» и действительно похоже на популярные когда-то картинки, рисующие жизнь в двадцать первом веке: семьи в синтетических комбинезонах наслаждаются жизнью на Марсе. Именно эти признаки Экспериментальной Модели Сообщества Будущего и привлекли Майю. Она обожает кич и сразу влюбилась в это место, как только увидела, проходя мимо по дороге в кино. Кто-то может быть очарован городскими особняками на улице Бедфорд, другим по душе башни на Сентрал-Парк-Уэст, но Майе нужен стальной фасад, космический вестибюль и слово «Будущее», написанное красными буквами старым компьютерным шрифтом.

В «Будущем» даже квартира с одной спальней стоит недешево, и Майе пришлось разгородить свою Г-образную гостиную легкой съемной перегородкой. Получилось пространство не очень большое, но достаточно удобное, чтобы пускать квартиранток. Они постоянно сменялись, одни были лучше, другие хуже.

Майя живет между двумя районами — почти в Грамерси и не вполне в Марри-Хилле. Добираться туда из Верхнего Вест-Сайда не очень удобно, и хотя она послала мне график ремонтных работ на линиях Н и Р, оказывается, что от Таймс-сквер вообще движение закрыто. Я опаздываю на полчаса, сжимая в руке вянущий букет нарциссов. Хотела принести вино, но не нашла винного магазина, купила букет у корейского зеленщика. Чуть было не взяла в супермаркете двенадцатипроцентное мерло, но спохватилась. Есть вещи и похуже, чем приходить с пустыми руками.

Майя, в старом мамином фартуке с прихваткой в руке открывает дверь, радостно приветствует меня и отправляет к себе в спальню бросить рюкзак. Спальня у нее маленькая; там помещаются только ее кровать (двуспальная) и комод (самодельная конструкция из пластмассовых ящиков из-под молока, поставленных друг на друга и скрепленных скотчем). Стены белые, голые и гладкие, в изголовье постели скопилась куча книг в мягких обложках, а с металлического прута, укрепленного изнутри на двери, свисает одежда, которая не влезает в комод. Рядом с кроватью забрызганная стремянка-табурет с помойки, которая служит ей прикроватным столиком. Возле будильника фотография родных — мать, отец, брат, второй брат, дедушка Гарри.

Растрепанная, недоделанная спальня резко контрастирует с невероятно аккуратной и организованной гостиной. Майя не просто обшаривала распродажи и блошиные рынки в поисках необходимой смеси мебели от Имса и Сирса, она выразила целую философию. В результате у гостиной тревожно-стерильный вид рекламы «Электролюкса». Прикасаться ни к чему нельзя, потому что отпечатки пальцев на пластиковой поверхности будто упрекают тебя: надо было надевать длинные белые перчатки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пять звезд

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза