Модноверие [Авторский сборник]

Я по восемь-девять часов в день тружусь как пчелка, хотя на добровольных помощниках обычно только до обеда ездят. А в Керчи работы было б на пару часиков с утра, не более; потом море, шашлык-машлык, ветреные курортницы, не злоупотребляющие одеждой. Иной раз прикрою глаза и… море играет солнечными бликами на яблочках и булочках купальщиц. Не сочтите игру воображения за форму онанизма. Иногда я «вижу» того парня, который тут схоронился, какой он при жизни был. Не то чтоб как наяву, но тем не менее «общаюсь» с ним. Его Слава зовут, как и меня. Святослав, к примеру. Биография его тоже нарисовалась. Славин папаша из бодричского Рарога. Когда город сожгли даны, пустился им мстить. Намстившись, осел на Руяне, где родился и вырос наш герой. Так что он – рус, руянин, голова стриженая, красные сафьяновые сапоги, плащ морехода из грубой конопляной парусины, на поясе нож с двумя волютами, руки жилистые – привычные к корабельным снастям, топору и мечу. На Руяне товар дорог, все-таки остров, так что в том последнем рейсе пришлось древнему Славе заходить в лютичский Дымин и поморянский Волин, а потом, прорвавшись сквозь датские разбойничьи заслоны, добираться до Бирки. Посетив торжище, пошел оттуда на своей ладье к Нево, чтобы бросить якорь в светлобашенной Ладоге, где проживают родственные словены. Но на невском берегу настигла его стрела в стычке с дикарями в звериных шкурах из племени ямь, забредшими с территории нынешней Финляндии. Повезли лечиться к знахарю-шептуну по «тесной реке» Тосно, не довезли… А открываю глаза – в раскопах воды по колено, потому что вместо почвы питерская глина, в палатках все сочится водой, в сапогах хлюпает, из носа капает.

Недавно на электронную почту пришел имейл от некоего «волхва Вильгельда». Я в него долго вглядывался, выискивая скрытую рекламу, пока, наконец, не уловил суть. Это угроза. За то, что я «потревожил покой инглинга», Велес-де обрушит воды верхние, нижние и меня смоет как жука, заползшего в унитаз. И аниме прилагается для наглядности – божество в виде могучего старца, его борода – дожди, шапка – облака, ноги врастают корнями в недра земные. И виса, то есть скальдический стишок, тоже в меню имеется:

Ничтожный мучит землю,

Сокровища ищет,

Инглинга покой нарушив.

Но житель выси,

Облик смертного приняв,

Грядет, местью обуян,

Ничтожного

Раздавит гада.

Похожие имейлы Воздвиженскому и Кораблеву пришли. Так что я, «гад ничтожный», в хорошей компании оказался. Насчет «инглинга» справочку, кстати, навел – оказывается, у нас на просторах экс-СССР, а не в Швеции какой-нибудь, ребята такие есть, которые себя не только родноверами, но инглиистами называют. Типа они – утонченные европейцы, к получению грантов готовы.

Но, что правда, – воды действительно обрушились…

А на обратном пути из Ульяновки, у развилки дорог, я увидел кое-что. Или кое-кого. Не так чтобы четко, как по телевизору, но все же. Как будто в струях дождя, ставших густыми и вязкими, – сгустился некто из вод, высоченный, косматый и старый, с четырьмя лицами. И разевая в неслышном вое щербатый рот, тянет руки-струи к моей «буханке», оплетает ее и тормозит.

Когда я проморгался и пришел в себя от ужаса, то никакого сгущения вод уже не было, и «буханка» закончила буксовать на склизких колдобинах. Я это на свою контузию списал – ту, что с Донбасса привез. Там как-то раз мирняк выводил из-под обстрела, поэтому пришлось гарцевать почти что по открытой местности, а «вышиванки» сыпали подарочками из 120-миллиметрового калибра, не скупились. Одна из мин приземлилась около ближайшего мусорного бачка. Тогда мне показалось, что огонь медленно раскалывает ее оболочку и растекается, как по сосудам и капиллярам, протыкая воздух и превращая летящий мусор в огненных птиц. Моего деда, кстати, в Великую Отечественную контузило примерно в тех же краях – у него затем регулярно тик случался нервный. А у меня вследствие контузии порой такое ощущение возникает, что пространство тянется за мной, словно вязкая жидкость. Ну, как полиэтиленгликоль. Тянется и не отстает, приклеивается, пытается затормозить время, и даже твердые нормальные предметы становятся тягучими, клейкими. Но это, наверное, куда лучше, чем тик и прочие подергивания. А в остальном – я в норме. Если не считать того, что общаюсь с тем витязем из раскопа. Так это ж игра воображения, которому есть от чего разыграться.

Разоблачив «паранормальное явление», я с радостным чувством вернулся к родным мокрым палаткам. Впрочем, запаса радости лишь на полторы улыбки хватило.