Модноверие [Авторский сборник]

Стараясь не взбалтывать организм, а то мало ли, как тот отреагирует, Коля осторожно сел. На тумбочке ждали стакан воды и таблетка аспирина. Понятно, Слонимский здесь. Он терпеть не может раздевать мужчин, но галстук снимет обязательно – это диктует техника безопасности, чтобы ты не удавился во сне. А ботинки – чтобы постель не пачкать. Хороший парень Саша.

Коля затолкал в себя лекарство и посмотрел на часы. Полдень. Джентльмены пьют и закусывают, как верно сказано в каком-то фильме. Он скинул на кровать пиджак и медленно, по стеночке, прошел на кухню.

Там было налито – ровно столько, чтобы привести себя в порядок, – и сидел Слонимский, мятый, потный и взъерошенный. Он уже положил трубку и теперь что-то черкал в блокноте. Умножал в столбик.

– Не спалось, – буркнул Саша, не отрываясь от вычислений. – Все утро пробегал по делам нашим скорбным. Вот только вернулся, решил домой позвонить… Лучше бы не звонил. Ты это… лечись.

Коля неверной рукой взял рюмку, посмотрел на нее и поставил обратно.

– Саш, давай опять завяжем.

– Что такое?

– Я больше не хочу.

– Угу, – равнодушно буркнул Саша. – Ага… М-да, ну вот примерно так.

Коля сел в любимый угол, прислонился к стене и закрыл глаза. Погрузился в себя и начал вроде бы задремывать.

– Ты вон туда посмотри, – донеслось снаружи.

Коля не без труда разлепил один глаз и посмотрел. На подоконнике лежала небольшая стопочка двадцатипятирублевок.

– Шульман дал аванс? Ты всю Москву, что ли, за утро обегал?

– Как и было приказано. Целовал мишпуху, по большей части в задницу… Старик, я тебе говорил вчера, что ты гений?

– Ты тоже гений, – сказал Коля, снова закрывая глаза. – Это я помню. Только не помню, извини, почему.

– Потому что Григорий Моисеевич Родновер.

– Кто такой?

– Да родноверие, трам-тарарам!

– А-а… Да, хорошая идея. Очень русская.

– Я вот посчитал – шесть тысяч четыреста грязными за нее дают.

Коля рухнул с табуретки.

По счастью, не плашмя. Он от неожиданности резко выпрямился, потерял равновесие и, пытаясь не упасть, совершил всем телом винтообразное движение. Ножки табуретки с громким хрустом схлестнулись и отломились, а Коля нырнул под стол.

– Минус партийные взносы, конечно, но эта напасть, слава богу, нас не касается, – донеслось сверху. – Старик, ты бы все же подлечился, а то мне как-то за тебя волнительно.

Коля выполз из-под стола, в одно движение сцапал и высосал рюмку, занюхал сухой корочкой, выгреб обломки табуретки в коридор, сходил за стулом – все это без единого слова. Уселся, покачался туда-сюда, проверяя устойчивость.

– Ну… Рассказывай.

– Я идиот. Не догадался, что надо сразу идти к Инессе. Но я с утра плохо соображал… Короче, Шульман все выдумал с первого до последнего слова. И «родная идея» тоже его самодеятельность. Он ничего не знает. Точнее, знает не больше, чем ему Тугер шепнул на ухо. А Тугер просил Шульмана найти человечка, который может за полторашку быстро накидать русскую идею страниц на двести. Но Шульман уперся, сказал, что полторашка это несерьезно, и растряс его на двушник.

– Ах, уже двушник… – Коля кивнул. – Шульман в своем репертуаре. И Боба Тугер, великий организатор партийно-советской печати, тут как тут! Какая прелесть.

– Слушай дальше, самый цимес впереди. Тугер мутит с Инессой, ты ее не знаешь, а я немножко фотографировал.

– Хм…

– Вот давай без этого. Могу показать, она там просто голая и ничего больше. Ладно, вру, еще бутылка от шампанского.

– Спасибо, не надо, – быстро сказал Коля.

– В общем, Тугер ей по пьяни хвастал под большим-большим секретом, что ему заказали текст, который перевернет наши представления об исторической миссии России и поведет за собой народные массы.

– Это тебе Инесса-с-бутылкой сказала?

– Вообще-то у нее две «вышки». Думаешь, если девушка работает телом, она совсем тупая? Надо вас познакомить, кстати.

– Я думаю, она мне не по карману, – сказал Коля.

– Денег у нее своих полно, заработала. Из нее получится замечательная жена. Будешь как сыр в масле кататься.

Коля содрогнулся.

Слонимский встал, открыл холодильник, извлек из морозилки покрытую инеем бутылку и налил полстакана. Коля с громким хлюпаньем выпил, и ему наконец-то полегчало.

– Не могу больше… – пропыхтел он, когда слегка отдышался. – Чаша терпения переполнилась. Тварь я дрожащая. Ничтожный алкоголик. Завтра снова брошу, и уже насовсем.

– Точно, познакомлю вас! – обрадовался Саша. – Она с ума сойдет от счастья.

Коля глухо застонал.

– Дальше что? – спросил он сквозь зубы.

– Самому Тугеру за русскую идею платят треху, вот что! – Саша уставился на Колю, хитро щурясь, и чего-то ждал.

– Какой-то он не жадный, а? – протянул Коля. – Отдать Шульману две тысячи из трех – не его стиль.

– Да фиг с ним. Ты ничего не понял? Тебе капнуть еще чуточку?

– Нет, спасибо… А зачем он вообще полез во все это? – Коля снял очки, протер их галстуком и водрузил обратно на нос. – Боба своей рукой может только в ведомости расписаться. У него же «страх чистого листа»!

– Знаю. Допился, бедолага.

– А ведь был неплохим филологом. Вовремя он по партийной линии двинул, а то бы вылетел из профессии вообще… Так, стоп! Три тысячи?