Модноверие

– Это было давно. Я немножко для него поснимал. Да ничего особенного, честное слово. Так… Художественное фото.

– Саша! – только и сказал Коля.

Слонимский отвернулся. Вряд ли ему было стыдно, но неудобно перед другом – точно.

– Эй, художник! – позвал Коля ласково. – Для тебя есть творческое задание. Ты завтра с утра идешь целоваться со своей мишпухой. Целуй во все места, делай что хочешь, но мы должны знать, у кого Шульман перекупил заказ. Восемь листов текста за полторы штуки это что-то очень странное и непонятное.

– Примерно сто восемьдесят за лист, – сосчитал Слонимский.

И сурово нахмурился. Он так выглядел, когда у него в голове начинал бренчать и щелкать кассовый аппарат.

– Минимальная ставка за лист художественной прозы – сто семьдесят пять, – подсказал Коля. – За политику, философию и научпоп уже идет надбавка в двадцать пять процентов. То, о чем нас просят, вообще должно оплачиваться по графе «философия и научный коммунизм», я так думаю, ха-ха-ха… Да и кому интересно связываться с русской идеей за гроши?

– Уж точно не Мише. Слушай, тебя сама идея не пугает?

– Русская?

– Не русская, а вообще. Если это провокация гэбухи, и загремим мы с тобой… под фанфары.

– А чем ты раньше думал?

Слонимский уныло потупился, и Коля его пожалел.

– Немножко зная Мишу, я тебе скажу, что меня беспокоит на самом деле. Мне слегка боязно, что на том конце окажется не КГБ, а какое-нибудь ЦРУ. Шульман много о себе воображает, ну ему и подбросили задачу, от которой у него чувство собственной значимости взлетело до небес…

– Может, это… – Слонимский оглянулся на стеклянную дверь ресторана. – Не стоять на улице? Закажем еще чайничек? Пока там не забыли, что нас привел Шульман, и нам – можно?..

Коля вздохнул и согласился.

Остаток вечера он, пока совсем не «поплыл», то и дело ловил на себе взгляд друга, озадаченный и даже слегка напуганный. Спросил: ты чего?

– Да ничего. Просто очень уж спокойно ты все это воспринял… Будто тебе каждый день предлагают русскую идею выдумать.

– А я гляжу на проблему философски, – объяснил Коля, наливая себе из чайника. – Во-первых, Россию никакой идеей не проймешь, она похерит любую, вот как на наших глазах – коммунизм. Во-вторых, будет интересно накатать трактат на двести страниц «псевдонаучной ахинеи», как это называет Моисеич – кстати, привет тебе от него… А вдруг я не справлюсь? Это же профессиональный вызов для меня. Да и беспокоиться пока нечего. Вот получим аванс – начнем волноваться.

Саша, у которого от осознания, что втравил друга в авантюру, все чесалось и свербило, нервно поерзал на стуле. Коля со вкусом опрокинул чашечку и закусил коньяк ломтиком сыра.

– Ну и наконец, уже поздно, – сообщил он.

– Что – поздно?

– Понимаешь, если бы нам действительно было жалко советскую власть или очень хотелось побольше денег… Мы пошли бы к тому, кто вербует тебя стучать в ГБ, – и настучали на Шульмана! Понимаешь, да? Если Миша наврал – мы молодцы. Если правда – мы тем более молодцы. Ну и есть вероятность, что отрабатывать заказ все равно придется мне, раз уж я случайно оказался в курсе. Только не за жалкую штуку, а тысячи за три, которые там выделены на самом деле.

– Старик, ты правда гений! – пробормотал Саша.

– Двадцать лет ты думал, что я дурак…

– Да как ты можешь!.. Нет! Никогда! Старик, ты гений!

– Но мы же не пойдем, – сказал Коля и тяжело вздохнул. – Мы же не стучим. Это, наверное, последнее, что в нас осталось от приличных людей. Ну, во мне. У тебя семья, тебе все можно.

– Чего это – можно? – обиделся Саша. – Раз семейный, значит, воруй-убивай? А что дети скажут, если узнают?

– Интересно, что дети скажут, если Шульман тебя в ответ сдаст с порнографией, – отрезал Коля. – Значит, мы точно стучать не пойдем.

– Это было художественное фото!

– Так и скажешь прокурору.

Она лежала на спине,
Нагие раздвоивши груди, –
И тихо, как вода в сосуде,
Стояла жизнь ее во сне.

– Господи, какая пошлость! – непритворно ужаснулся Саша и припал к чашке с коньяком.

– Неподготовленному слушателю может показаться, что Бунину здесь изменил вкус, – снисходительно бросил Коля. – Но, если вспомнить, что Бунин – классицист и наследует пушкинской традиции, все становится ясно. Очень точная по сути, но странно неуклюжая на слух формулировка «нагие раздвоивши груди» это отсылка к тому, как писали его предшественники, к культурному наследию, на которое Бунин опирался!

– Ну как скажешь…

– Не бери в голову, – Коля мягко усмехнулся и поднял чашку. – Я выдумал объяснение прямо сейчас. Но ведь убедительно? То-то. А ты говоришь – русская идея… Мы ее – одной левой. Да вон у Моисеича идей целый шкаф, бери любую… – Он на миг осекся. – А ведь это мысль! Старик, я и правда гений. Кто сказал, что национальная идея это обязательно трактат о том, куда и как нам идти стройными рядами, чеканя шаг?

– Куда всем пойти, я знаю, – заверил Саша. – Стройными рядами!