Модноверие

– Пойдем по берегу в разные стороны – кто-нибудь на него да наткнется, – предложил эмчеэсовец.

Чаща близ озера вновь охватила Преображенского тревожной аурой. Продираясь сквозь кусты, которые обдавали его холодным душем и облепляли лицо паутиной, он ощущал давящую тишину и все увереннее подозревал, что заплутал. Умом понимал, что это невозможно, что он все время движется по-над берегом, но спинной мозг не признавал этих жалких отговорок, понуждая сорваться в панику.

– Что за черт, – инспектор остановился и попытался волевым усилием подавить нарастающую тревогу. Но тут же насторожился и замер – в нескольких метрах от него явно что-то двигалось.

– Макс, это ты? – позвал Михаил, с неудовольствием отметив, что голос его чуть дрогнул.

Из чащи донеслось жутковатое бессмысленное бормотание, сплетающееся тем не менее в некий дикий ритм:

– Ишун-дурун-дурун-дурун-ишан-мишан-угун…

– Это вы, Кондрат, простите, не знаю отчества? – вопросил Михаил мокрые кусты, подсознательно испытывая страх, что сейчас оттуда вывалится бесформенное чудовище.

Бормотание враз смолкло, шаги остановились.

– Выходите! – окрепшим голосом велел инспектор.

Из кустов появился тот, кого называли Кондратом. Он действительно напоминал какое-то легендарное существо. На сей раз капюшон был откинут, и Михаил увидел рассыпавшиеся по плечам пегие длинные патлы и огромную, совсем седую бороду. Из этой поросли внимательно и остро глядели глаза. Они были очень светлыми и слегка безумными, как у примеривающегося к прыжку кота.

– Кондрат меня кличут, – глухо проговорил старик. – И все тут. Зачем мне еще имя, помимо того, под каким я Матушке известен.

– Я следователь… – начал Михаил, но Кондрат прервал его:

– Знаю, кто ты. Сам не зол, да злому служишь. Ищешь, ищешь, а чего, не знаешь. Покайся перед Матушкой, пока Кондрат тебя не огласил для лона ея.

От деда исходили какие-то совершенно явственно ощущаемые флюиды силы и уверенности. Михаил стал сомневаться, что перед ним обычный деревенский дурачок. Между тем Кондрат продолжал говорить, и инспектор с удивлением понял, что не может вставить ни слова. Причудливая речь лилась легко и свободно, а странные словесные конструкции казались ясными и убедительными. Плащ-палатка распахнулась, и Преображенский уже без всякого удивления увидел, что под ней старик почти совершенно обнажен – лишь просторные трусы прикрывали чресла. Кожа его была гладкой и блестящей, а тело мускулистым, как у юноши. Он вещал с увлечением, жестикулируя зажатой в руке пустой банкой из-под пива, которую, видимо, забыл положить в мешок.

– Миша, детка, – говорил Кондрат, и столичный инспектор нисколько не возражал против подобной фамильярности, – это глаголет тебе Кондрат Оглашающий. Сердечная просьба к тебе: прими от меня несколько советов. Матушка наша стоит за то, чтобы люди не умирали. Совсем-совсем. Но горе вам будет, людям. Вы все созданное вами превращаете в шлак, в отбросы, в вонь, и вот за это-то и недолюбливает вас Матушка и наносит вам ущерб. Она ведь терпит это до поры до времени и говорит: «Сегодня ты меня, а завтра я тебя, ты меня огнем, а я тебя водой». И кого огласит Кондрат, того она и…

Михаил с трудом сбросил с себя чары, наложенные этим глухим голосом, – последние слова старика пробудили в нем сыщика.

– И кого же она… водой? – тихо спросил он.

Кондрат на миг смолк, а когда вновь заговорил, в голосе его послышался гнев:

– Все лежат в прахе своем и ждут, когда их Огласитель поднимет. Кого еще возможно спасти, того он словом спасает. А кого уж нельзя, ибо разъело зло до конца, огласит он перед Матушкой, и примет Она того в лоно свое святое. Ибо все тела наши принадлежат Матушке-природе, из нее выходят и в ней же упокоиваются. Ныне же Матушка Кондрата пригласила. Он людей учит, а потом пойдет от них в воду. По воде пойдет он, ибо раньше Дух носился над водами, а теперь окружил он Кондрата и освятил его.

– Кондрат, значит, по воде, а остальные – в воду?! – раздался рядом громкий яростный голос. Михаил резко обернулся. В двух шагах стоял Максим. Несмотря на свои габариты, он подошел совершенно бесшумно и, судя по всему, слушал проповедь лесного деда уже несколько минут.

– Изыди, фарисей и лицемер! – заорал на него Кондрат не менее яростно. – Знаю, знаю, чего тут ищешь! Души невинные загубить, на Матушку покуситься. Вот ужо огласит тебя Кондрат!

Дед со злобой отбросил пустую банку и стоял, сверкая глазами из седых зарослей.

– Как тех, что тут утопли?! – выкрикнул Макс.

– Воды Матушкины священные загрязняющие да исчезнут, – спокойно и грозно произнес Кондрат, после чего повернулся и исчез в кустах. До двух тяжело дышащих, как после долгого бега, москвичей, не донеслось ни звука.

– Мишка, он это народ топит, точно тебе говорю! – горячо заговорил Максим.

Но Михаил покачал головой. Он словно отходил от тяжелого сна.

– Тип, конечно, тот еще. Но только тонуть тут давно стали. Да и в том, что он говорит, много правды…

– Какой правды?! – вскинулся эмчеэсовец. – Что каждого, кто в их долбаном озере искупается, порешить надо?!