Модус вивенди

Наше с Ветровым взаимное привыкание, которым он грозился, прошло достаточно безболезненно. При всей своей наглости и бесцеремонности мужчина по-прежнему не мешал мне работать и язвил исключительно в свободное от службы время.

Как я и предполагала, Матвей Степанович проникся к нему искренней симпатией: для старого офицера всякие мелочи вроде вопиющего хамства меркли на фоне того факта, что ротмистр заставлял меня регулярно питаться и выгонял в парк.

Привыкла к частому гостю и Македа, хотя особой симпатии к Одержимому не питала, даже несмотря на то что инициатором регулярных долгих прогулок был именно он.

Сама я с фактом появления у меня такой язвительной угрюмой тени тоже смирилась довольно быстро. Ехидные ремарки по поводу и без окончательно перестали тревожить, проходя где-то на фоне. Кроме того, Ветров даже начал приносить ощутимую пользу: через три дня я выписала для него универсальный переводчик с языком варов и тренировала на нем произношение. Ротмистр явно не слишком радовался подобному собственному применению, но не возражал, и в итоге все наши пикировки проходили на варском. Насколько это было возможно при скудости языка.

Информации по Одержимым мне не дали. Прислали очень вежливый ответ, суть которого сводилась к прямолинейному ветровскому «не твое дело». А еще к этому ответу прилагались заверения, что Одержимый ни в коем случае не причинит никакого вреда, и, если он что-то делает, значит, все делает правильно. Очень хотелось уточнить, относятся ли сюда маргинальное поведение и воспитательские замашки, но пришлось смириться и оставить как есть. Вернее, не совсем смириться, а ограничиться личными наблюдениями.

Например, я заметила странную закономерность в поведении мужчины: по необъяснимой причине утром он был особенно язвителен и ехиден, а к вечеру становился задумчив, рассеян, нелюдим и больше огрызался, чем разговаривал.

Размеренный распорядок дня, в который меня практически силком втащил Ветров, нарушился внезапно. Я настолько увлеклась варами и подготовкой предстоящей поездки, что совершенно забыла о приглашении цесаревича. И не вспомнила бы, если бы по дороге к дому из парка эту тему не поднял Одержимый.

– Я приеду за тобой к шести. Ты успеешь собраться? – угрюмо поинтересовался он.

Я уже выучила, что задавать какие-то уточняющие вопросы этому человеку – значит провоцировать его на очередной язвительный монолог, и предпочитала догадываться самостоятельно. Хотя бы пытаться.

Стоило задуматься, а куда, кроме собственно основной цели, мы можем направляться совместно с гвардии ротмистром, как решение нашлось само собой.

– Я не думаю, что это хорошая идея. Я прекрасно сумею…

– Я задал тебе конкретный вопрос, – с тем же мрачным недовольством оборвал меня мужчина.

– Я не собираюсь никуда ехать с вами, – упрямо возразила я.

– Это не обсуждается.

– Вот именно, – кивнула я.

Поскольку приглашение было на одно лицо, без указания сопровождающих, я вполне могла позволить себе прибыть в одиночестве. Впрочем, учитывая манеры Ветрова, я бы предпочла куда угодно прибыть одна, чем с ним. Если наедине я к отсутствию у него воспитания уже притерпелась и привыкла, то краснеть за такого спутника еще перед кем-то точно не собиралась. И в этот раз была готова отстаивать свою точку зрения до последнего. Не потащит же он меня на прием к цесаревичу волоком, правда? Во всяком случае, я очень на это надеялась.

Надеялась не зря: Одержимый не стал настаивать. Окинул меня тяжелым немигающим взглядом, потом вдруг глумливо ухмыльнулся и пожал плечами.

– Как хочешь. Не говори потом, что я не предупреждал.

О чем он меня предупреждал, уточнять я не стала, чтобы не портить себе настроение. А «доброй ночи» снова желала спине мужчины.

Заранее озаботиться платьем для вечера я не собралась, но проблемой этот факт не стал. Зная, что некоторые светские мероприятия обязательны к посещению и что времени на подготовку у меня часто не бывает, я держала в запасе несколько вечерних туалетов из разряда «вечной классики». Следить за модными веяниями не было ни времени, ни сил, ни желания.

Утром я для разнообразия решила поспать подольше, да и вообще сегодняшний день посвятить не работе, а приведению себя в порядок. Понятное дело, за один день сделать это толком было невозможно, но являться пред очи великого князя в откровенно затрапезном виде – верх неприличия.

Что меня мирило с косметическими процедурами, так это полная их независимость от процессов мышления. То есть пока вежливая молчаливая сотрудница салона сопровождала меня от прибора к прибору и пока над моим телом производились какие-то преображающие манипуляции, я могла спокойно продолжать обдумывать поставленные задачи. Записывать выкладки на бумагу, правда, возможности не было, приходилось ограничиваться только возможностями нейрочипа. А жалко: моторная память и аккуратно построенные схемы всегда облегчали мне жизнь.