Мое безумие

Он в джинсах. Его коричневая куртка застегнута и скрывает рубашку. На пряди черных волос налипли снежинки. Меня так и подмывает протянуть руку и смахнуть снег. А еще я не могу избавиться от ощущения, что я уже когда-то это делала.

– Все нормально? – повторяет он.

Плохо уже то, что я заперта в психушке. Если я скажу Синклеру, что постоянно чувствую на себе чьи-то глаза, что они наблюдают за каждым моим движением, он может больше никогда не вернуться. Я же этого не хочу.

– Все в порядке, – говорю я и поглаживаю ручку Эвелин.

Его плечи расслабляются, и он прислоняется к стене.

– Даже не верится, что я говорю с тобой.

– Я исключила тебя и твою сестру из черного списка. Знай я, что тебя сюда не пускают, я бы попыталась сделать это раньше…

– Я знаю, – перебивает меня Синклер.

Судя по его глазам, это так.

Между нами воцаряется молчание, но не то неловкое молчание, какое бывает между незнакомцами. Его присутствие до боли знакомо мне. Меня не напрягает ни это молчание, ни разговоры о прошлых моментах, когда мы с ним были вместе. Какая-то часть меня уверена: если мы просидим так еще несколько минут, я непременно что-то вспомню о нем. Но я не могу молчать. В ту секунду, как только сегодня вечером он вошел в Фэйрфакс, мое любопытство всплыло на поверхность, задавая вопросы и требуя ответов.

– Твоя сестра когда-нибудь придет снова? – спрашиваю я.

Синклер потирает затылок.

– Рене хотела бы, но… – Он хмурится и задумчиво смотрит на Эвелин. Та в ответ пялится на него. – С тех пор, как ты оказалась здесь, произошло много чего.

Я выпрямляюсь и хмурю брови.

– Например?

Синклер вздыхает и машинально ерошит темные волосы.

– Я здесь не для того, чтобы сбивать тебя с толку.

– Тогда почему ты здесь? – В моих словах проскальзывает намек на отчаяние, но я бессильна его скрыть.

– Чтобы помочь.

Я отворачиваюсь и смотрю на дневную комнату, полную пациентов. Я не хочу проводить здесь дни в ожидании завтрака, обеда и ужина. Я не хочу проводить дни в комнате отдыха, чувствуя, что медленно угасаю. Если я не достучусь до Синклера прямо сейчас, то, значит, не достучусь никогда.

– Я… я пытаюсь вспомнить свое прошлое, – признаюсь я.

Синклер впивается в меня взглядом. У него темные глаза, и они с любопытством следят за всем, что нас окружает. Такие люди, как он, опасны. Да, они тихие и не любят привлекать к себе внимание, зато видят все, что происходит вокруг.

– Это хорошо или плохо? – спрашивает он.

– Вспоминать свое прошлое?

Он кивает.

– Это хорошо. По крайней мере, я так думаю.

Чувство, что за мной наблюдают, никогда не исчезает, и даже сейчас я быстро оглядываюсь. Сьюзен и Кейт сидят на сестринском посту. На нас никто не смотрит.

– Я готова покинуть Фэйрфакс, – признаюсь я.

В его глазах мелькают мириады эмоций, но я вижу только счастье.

– Замечательно.

Я киваю и тщательно подбираю слова.

– В последний раз, когда ты приходил сюда, ты сказал, что пытался навещать меня каждый божий день.

– Верно, сказал, – с чувством подтверждает он.

– Я знаю… Я проверила список на входе. – Я нервно облизываю губы.

Одна его рука касается моей. Меня как будто пронзает током. Я даже вздрагиваю.

Мое тело не слушается меня, и во всем виноват этот мужчина.

– Что ты помнишь обо мне? – спрашиваю я.

– Все. Я помню о тебе все.

Я смотрю на него из-под ресниц.

– Тогда расскажи мне.

Синклер хмурится.

– Когда я был у тебя в последний раз, было видно, что для тебя это потрясение. Я не хочу грузить тебя информацией.

– Ты не грузишь. Это я прошу тебя рассказать мне все.

Синклер усмехается и трет верхнюю губу. Он явно нервничает.

– Да. Ладно. Попробую. – Он прочищает горло и наклоняется вперед. Всего на дюйм. И хотя между нами все еще приличное расстояние, ощущение такое, будто он почти касается меня. – Ты любишь природу и садоводство. Твой любимый цветок – гортензия, и ты терпеть не можешь орхидеи. Твое любимое время года – весна. Ты обожаешь чай. Любишь журналы, где печатают всякие сплетни, и когда ты читаешь хорошую книгу, тебя от нее не оторвать…

Он на автомате продолжает перечислять мои слабости и пристрастия, словно этакая ходячая энциклопедия «Все о Виктории Донован».

То, что он говорит, звучит красиво, но я ничего не могу вспомнить. От беспомощности на глаза наворачиваются слезы.

У меня нет слов. Одна лишь пустота.

Синклер на миг умолкает.

– Хочешь, чтобы я продолжил?

Я думаю, что, если его попросить, он будет и дальше выдавать информацию. Но, отягощенная всеми его фактами, моя голова кажется тяжелой, как свинец.

– Достаточно.

Он все так же пристально смотрит на меня. Почему-то мне кажется, что его вопрос не требует ответа. Но если и требует, я не могу ему ответить.

– Достаточно. – Воздух покинул мои легкие, а мой желудок скрутился так туго, что кажется, будто он никогда не раскрутится.

– Мистер Монтгомери?

Мы одновременно поворачиваем головы к Сьюзен. Она переводит взгляд с него на меня и одаривает нас виноватой улыбкой.

– Часы посещения закончились.