Мое бурное прошлое

– Сам хожу. А что? Я пожала плечами:

– Понятия не имею.

И я зевнула, прикрыв рот рукой. Хотя это было скорее проявлением нервного напряжения, чем усталости, Алекс воспринял мой зевок как сигнал к отступлению. Но мне не хотелось, чтобы он уходил. Абсурд. По его милости я чувствую себя как ошпаренная кошка, но все равно хочу, чтобы он остался.

– Уже три утра, – мягко отказался он, когда я предложила еще кофе.

– Не может быть! – поразилась я.

– Мы проболтали несколько часов.

Алекс встал и потянулся за своим кожаным пиджаком. На мне он бы смотрелся как просторное пальто. Потертости на воротнике и манжетах свидетельствовали, что это старый любимый приятель, с которым не расстанутся до тех пор, пока он не начнет рассыпаться в самом прямом смысле. В моем гардеробе таких древностей не сыщешь.

– Спасибо за приятный вечер, – чопорно сказал Алекс. – Я отдохнул.

– Кошмар, сколько уже времени! – ответила я, как мне казалось, игриво: мол, как мы успели снюхаться! Однако это прозвучало резко.

– Прости, – пробормотал он. – Я тебе надоел. Нужно было уже давно посмотреть на часы.

– Нет-нет, – всполошилась я, – ты меня не так понял… Я хотела сказать… Я и спать-то пока не собираюсь, просто… да что там. – Тяжелая, как боксерская груша, усталость внезапно воткнулась мне под дых. – Господи, что бы я ни сказала, получается бред. Забудь.

Алекс улыбнулся мне с такой теплотой, что я едва не разрыдалась. Он застегнул пиджак и натянул шерстяные перчатки.

– Пешком пойдешь? – идиотски спросила я.

– Конечно, тут четверть часа пешком.

– Ах да.

Долгая пауза. В прихожей, где мы топтались, было так тесно, что мы то и дело касались друг друга. Протиснувшись мимо Алекса, я открыла дверь, и ночной холодок одурманил меня. Или это был запах его куртки – не новой свежевыкрашенной кожи, а успокаивающий дух вещи, которую с любовью носят долгие годы?

– Ну, увидимся как-нибудь, – пробормотала я, выходя на лестничную площадку, чтобы освободить для Алекса проход.

– Хм, да. Надо будет встретиться еще.

Алекс снова улыбнулся. На миг мне показалось, что он хотел что-то добавить, но он лишь изобразил в воздухе свой фирменный прощальный жест и зашагал по ступенькам, демонстрируя мне широкую спину и плотный зад. До меня вдруг дошло, что, не услышав стука закрывающейся двери, он поймет, что я по-прежнему торчу на лестнице. Тогда я шмыгнула внутрь и, как следует грохнув дверью и щелкнув замком, тут же тихонько ее открыла, выскользнула обратно и перегнулась через перила. Его шаги гулко отдавались от бетонных стен. Я выскочила на балкон лестничной площадки и, пригнувшись, выставила голову над высоким парапетом, чтобы поглядеть, как он выходит. Зрелище не самое захватывающее: здоровый мужик топает по бетонной парковке. Плевать, я все равно торчала на балконе и провожала его глазами, пока он не исчез за углом.

Дура! Дура, дура, дура. Базарная, агрессивная, обдолбавшаяся истеричка! Он больше никогда в жизни не подойдет ко мне. И его трудно за это винить, я же вела себя как самая настоящая отмороженная дрянь. После такого любой мужик в здравом уме обходил бы меня на пушечный выстрел. Я хотела зареветь, но не смогла. Ладно, раз уж он настолько выводит меня из равновесия, то и хорошо, что я отшила его в первое же свидание. Он даже не обещал снова позвонить. Значит, не позвонит. Все тело ломило. И хотя дальнейшее общение с бутылкой куантро чуть-чуть помогло, но все равно чувствовала я себя препогано.

Глава 17

– Ну, скорее выкладывай свою сплетню!

Джемайма подалась вперед и пригвоздила меня глазками-буравчиками. Едва поздоровавшись, сев за столик и сделав заказ, мы сразу перешли к делу. Джемайма прямо-таки жаждала, чтобы я как можно скорее выплеснула всю грязь о Лайаме и Фелисити.

Задавшись целью сократить негативные последствия пикантного происшествия в ресторане, я сочинила версию поудобоваримей и пригласила Джемайму на обед. И хотя я понимала, что она явилась только за сальной историей, ее напор меня смутил.

Воскресные газеты, которые успели растиражировать новость, стали последней каплей. Надо было срочно распространить собственную версию, пока шоу не превратилось в мишень для улюлюкающих критиков. Не взглянув на него и глазом, писаки заклеймят программу как кампанию, спонсируемую Би-би-си только для того, чтобы Фелисити затащила Лайама в постель. Следовало обработать газетных акул.

Самой акулистой акулой была Джемайма Теркеттл. Она пользовалась всеобщим уважением и клепала статьи для «Дейли стэндард» уже тогда, когда многих из нас еще не было на свете. Как истинный гурман, она знала все о ресторанах и еде, но сама не претендовала на большее, нежели слава кашевара-любителя. Как ни странно, неряшливость – бесформенный узел на затылке, глаза, упрятанные за толстые линзы в старенькой оправе, дородность, заботливо культивируемая годами гурманства, – вовсе ее не портила. Этакий гастрогном, она высилась в центре ландшафта, по которому сновали существа вроде меня, появляясь и исчезая. Джемайма всегда оставалась на своем постаменте, как пророк Ветхого Завета.