Мое чужое сердце

Резниченко окинул взглядом расслабленного мужчину. Долгое время он собирал на него информацию. Знал о прошлом, частично — о настоящем и видел в нем скрытые возможности. Было горько от понимания, что такому специалисту пришлось уйти в свое время из органов, дабы добиться справедливость и реализации закона другими путями. Криминальными. Обидно, что на тот момент они не были знакомы. Резниченко никогда не допустил бы подобного и не позволил ему разочароваться в системе, которой, как он был проинформирован, Влад слепо служил. Сейчас же… они находились по разные стороны баррикад, можно сказать, два враждующих лагеря, лишь изредка заключавших перемирие для выгодного сотрудничества. Именно о такой возможности он и хотел поговорить.

— Я пришел… — Виталя не знал, как продолжить дальше. Потер массивный подбородок, в поиске подходящего слова и встретился с серьёзным взглядом Шамрова. — Заручится твоей поддержкой в деле с Мажарой.

Чего-чего, а такого поворота Влад не ожидал. И рад был бы остаться невозмутимым, сделать вид, что не имеет понятия о ком речь, да непроизвольно напрягся, выдав свою осведомленность.

— А что так? Не боишься обращаться с подобным к уголовнику?

Резниченко подался вперед и произнес с расстановкой, выделяя каждое слово:

— Я знаю, что это ты убил Руставского.

— Тогда почему я до сих пор на свободе?

— Потому что мне выгодно. Потому что ты упрощаешь мне жизнь, отправляя на тот свет подобную мразь. Да и нет на тебя ничего. Пока…

Шамров улыбнулся. «Пока» — значило, пока он в этом заинтересован. Подобные откровения располагали. Резниченко однозначно принадлежал к числу тех людей, которые сражались в открытую. Но подобная прямота в тоне не могла усыпить его бдительность. Он сверлил Резниченка чёрными глазами, и тому стоило больших трудов не дернуться под этим пронзительным, кажется, в самое нутро проникающим, взглядом.

— Иногда стоит пожертвовать малым, чтобы приобрести гораздо большее.

Влад поправил наручные часы, неосознанно отметив, что уже полдень, а Стася так и не позвонила.

— Хочешь моими руками заработать себе повышение? — в голосе послышалась сталь. — Так я не сотрудничаю с мусорами. Уж извини. Каждый делает свою работу так, как считает нужным, — и, оттолкнувшись от стола, навис над капитаном: — Не путайся у меня под ногами. Мажара и так на мне.

Виталя предвидел подобное. Представить его реакцию не составило большого труда.

— Влад, ситуация действительно серьёзная. Поработай со мной. Вместе ликвидируем его бизнес, а самого упечем за решетку. Ты же не на пустом месте въелся в него? Я знаю, что ты зачищаешь былые точки, которые находились под прикрытием Гурского.

— А ты оптимист, начальник. Веришь во вселенское добро и прочую ересь. Так вот не верь. И не приписывай меня к прежнему Шамрову. Между нами слишком большая разница.

— Не спорю. Разница громадная. Слушай, я понимаю, что ты испытал, когда все труды канули в лету и Руставского выпустили…

В глазах Влада полыхнуло холодное пламя. Только ментовского сочувствия ему не хватало:

— Них** ты не понимаешь. Понял? Тебе лишь нужно добиться своей цели, не важно, какими путями.

— Может и так!.. Бля** Шамров, я предлагаю руку помощи и прошу взамен тоже самое. Убить человека проще простого. А вот заставить понести наказание — тут уже задачка со звёздочкой. Ведь в курсе, как это сложно. Да и что я распинаюсь перед тобой, как на исповеди, — разозлился, неожиданно почувствовав, что свернул с заранее намеченного пути.

— Ты хоть сам веришь в то, что говоришь? Мажара и тюрьма. Против таких закон неписан. То же самое было и с Руставским.

Резниченко устало вздохнул, потянулся к внутреннему карману куртки и достал визитку.

— Вот, — бросил на стол, поднявшись, — позвони, если передумаешь. Не бросай себя в пропасть, из которой не сможешь выбраться. Оно того не стоит.

Послышался мягкий щелчок дверного фиксатора, и в кабинете повисла давящая тишина. Влад остался наедине со своим прошлым, и некоторое время всматривался в расплывчатые цифры на глянцевом картоне. Потом, заторможено потянулся к нему и, зажав в кулаке, безжалостно смял.

Выйдя на улицу, остановился возле машины. Январский вечер дохнул в лицо легкой изморозью и заставил поежиться от непривычки после теплого помещения.

Город погружался в сумерки, начиная сверкать миллионами разноцветных огоньков. Посмотришь со стоны — сказочная красота. Под тяжелыми шапками снега, укрывших деревья и козырьки крыш всё выглядело иначе. Невинно. Глаза восторгались от подобного. А вот сердце… Сердце словно ультрафиолетовые лучи видело настоящую картину. Детская безобидность, вера в самое лучшее уже давно сменилась глубоким разочарованием. Действительность, жестокая реальность жизни упорно стирала самое светлое, заложенное в нас с рождения.