Мое ходячее несчастье

— Не дождешься! Буду давать тебе по двадцатке за каждую порцию, а если доберешься до пятнадцатой, удвою твой выигрыш!

Она опрокинула еще одну стопку:

— Вот так празднуют день рождения в Канзасе!

Музыка орала вовсю. Я решил плясать с Эбби не переставая: хоть все танцы подряд, если она согласится. Квартирка была битком набита парнями и девчонками, держащими по бутылке пива в одной руке, по стопке текилы — в другой. Голубка то и дело отбегала, чтобы опустошить очередную стопку, а потом возвращалась ко мне в гостиную, на наш импровизированный танцпол.

Если существуют боги дня рождения, то, видимо, я их хорошо задобрил, потому что, как только Эбби успела дойти до нужной кондиции, заиграла медленная песня. Одна из моих любимых. Я приблизил губы к Голубкиному уху и стал подпевать. Особенно важные слова, которые шли как бы от меня, я проговаривал, отслоняясь и многозначительно глядя ей в глаза. Не был уверен, что она поймет, но попробовать стоило.

Я наклонил ее. Она уронила руки, почти дотронувшись пальцами до пола, и расхохоталась, а потом поднялась и снова стала раскачиваться туда-сюда в такт музыке. Обняла меня за шею и вздохнула, щекотнув мою кожу мягкой струей воздуха. От нее так приятно пахло, что я чуть не спятил. Эбби хихикнула:

— Надеюсь, ты не будешь так делать, когда я перевалю за десятую рюмку?

— Я тебе уже говорил, как ты сегодня сногсшибательно выглядишь?

Она покачала головой и положила щеку мне на плечо. Я прижал ее к себе, уткнувшись лицом ей в шею. Нам было хорошо, спокойно, и плевали мы на наши якобы только дружеские отношения. Не часто человеку удается так остро почувствовать, что он именно там, в том единственном месте на земле, где ему и хочется быть.

Открылась дверь. Эбби уронила руки.

— Паркер! — вскричала она и побежала его обнимать.

Он поцеловал ее в губы, и я моментально превратился из короля в бедолагу, находящегося на грани самоубийства. Паркер взял Голубкино запястье и, улыбнувшись, что-то сказал. Видимо, про свой дурацкий браслет.

— Привет! — крикнула Америка прямо мне в ухо.

Хоть поздоровалась она не тихо, вряд ли кто-то, кроме меня, мог ее услышать.

— Привет! — ответил я, продолжая пялиться на Эбби и Паркера.

— Спокойно! Шепли говорит, что Хейс ненадолго. Ему завтра с утра надо куда-то ехать, и остаться допоздна он не может.

— Правда?

— Да. Так что ты уж, пожалуйста, держись. Дыши ровнее. Не успеешь оглянуться, как он уедет.

Эбби притащила Паркера на кухню, схватила стопку, шестую по счету, и, опустошив, с размаху хлопнула ею по столешнице. Потом, получив у Брэзила заработанную двадцатку, протанцевала в гостиную.

Я, не раздумывая, схватил Голубку, и мы стали отплясывать рядом с Америкой и Шепли. Вдруг Шеп хлопнул Голубку по заднице:

— Один!

— Два! — подхватила Мерик, влепив подруге второй шлепок.

Все присутствующие присоединились к этому своеобразному чествованию именинницы, и, когда число шлепков достигло восемнадцати, я потер руки:

— Моя очередь!

— Полегче только, — сказала Голубка, оглядываясь на свою пятую точку, — а то у меня там, наверное, уже синяки.

С нескрываемым удовольствием я занес ладонь выше плеча, как будто собирался хлопнуть со всей силы. Эбби закрыла глаза, но через секунду снова их приоткрыла. Я остановил руку прямо перед Голубкиной попой и легонько ее шлепнул:

— Девятнадцать!

Гости подхватили мой радостный возглас, и Америка затянула «С днем рожденья тебя!» в переложении для смешанного хора пьяных голосов. Когда дошло до имени виновницы торжества, все пропели «Голубка», что было мне очень приятно.

Потом заиграла медленная музыка, но на этот раз Паркер успел вытащить Эбби на середину комнаты раньше меня. Он переминался неуклюже, как робот, которому по ошибке вместо правой прикрутили еще одну левую ногу. Я старался не смотреть на них, но все-таки не мог не заметить, что перед концом песни они вдвоем прошмыгнули в холл. Мы с Америкой переглянулись: она улыбнулась, покачала головой и подмигнула мне, напоминая, что сейчас не лучший момент для идиотских выходок.

И она оказалась права. Пробыв наедине с Хейсом минут пять, Эбби проводила его к выходу. Лицо у Голубки было смущенное и немного расстроенное. Видимо, Паркер попытался сделать эти пять минут незабываемыми. Он поцеловал ее в щеку, и она закрыла за ним дверь.

— Папочка уехал! — крикнул я, вытаскивая Эбби в центр гостиной. — Теперь можем зажигать!

Все радостно завизжали.

— Погоди-ка! — сказала Голубка, направляясь в кухню. — У меня график!

Я взял крайнюю из оставшихся стопок, и мы с Эбби вместе выпили.

— Еще семь, — констатировал Брэзил, вручая ей очередную двадцатку.

Весь следующий час мы танцевали, смеялись и болтали обо всякой ерунде. С губ Эбби не сходила улыбка, и я не мог на нее насмотреться. Она тоже, казалось, то и дело поглядывала на меня как-то по-особенному, и я подумал о том, получит ли это какое-нибудь продолжение, когда мы вернемся домой.