Мое королевство (Химеры - 2)

Не считая себя особым ценителем женской красоты, подходящих кандидатур Феличе не видел. Ну, разве что вон та, в левой ложе... под вуалью, такой густой, что это позволяло надеяться на некоторую смазливость черт. Или вот эта, в эдерских шелках... пожалуй, да... но красотка замужем, крылья чепца торчат, как крепостные стены, поди подступись... Победителя турнира можно было только пожалеть.

Вот, пошел, заткнув деревянный клинок за пояс, с золотым узким венцом в руках. Дурачок... За что, значится, боролись, на то и напоролись. Отсюда, снизу, Феличе было отлично видать Яррана. Хозяин был бледный, как вуалька на королевином венце. Оно и понятно. Феличе хмыкнул. Не каждый день у тебя на глазах творится чудо. Причем чудо такое, о котором ты сам наяву грезишь и не знаешь, как осуществить. А тут приходит какой-то сопляк...

О, нашел. Похоже, с верноподданническими инстинктами у него все в порядке. Жаль. Феличе увидел, как парень остановился перед трибуной, на которой в высоком кресле, в окружении дам сидела мона Сабина. Постоял, задумчиво глядя, как оседает на гладком золоте водяная морось, пошел по ступеням.

Не может быть. Не здесь! Феличе в ярости рванул воротник. Казалось, сквозь мутное небо, сквозь пелену дождя и напряженное молчание трибун проступают лиловые по белому, необратимые, как молитва, косые летящие строчки чужого почерка, и вслед им меняется мир, оплывает свечой, превращается в невозможную сказку. Только потому, что кто-то верит. И твердо знает, что будет так. И творящейся перемены не отследить и не вспомнить, потому что вот, минута ушла, и невозможное уже есть...

У Сабины вытянулось лицо. Побелели щеки, и веснушки, столь тщательно выводимые огуречным соком, проступили пугающей рыжиной. Победитель обогнул ее, курятник фрейлин, и там, далеко, в глубине трибуны, Феличе увидел вдруг женскую фигурку в поношенном сером платье с чрезмерно длинными рукавами и чепце. Восприятие мира сместилось, и лицо приблизилось. Так ясно, как это никогда не бывает наяву, Феличе увидел длинные янтарины глаз и великоватый, закушенный рот...

- Алиса! - закричал он и ломанулся сквозь толпу.

Время дрогнуло и потекло.

Над ристалищем, дрожащая и сияющая, вставала в сером небе радуга.

Перед рассветом прошел дождь. Со стрехи в забытую на перилах веранды чашку срывались тяжелые капли. В чашке плавала сморщенная вишня: вчера опять пили чай. Хальк пальцем подцепил вишенку, сунул в рот и остолбенел. Вывернув из-за угла, по огибающей дом веранде плыла, будто чайный клипер, дева. Утренний ветерок взвевал упругие шелка открытого платья, шевелил медные локоны, играл муаровым шарфом соломенной шляпки, которую дева несла в руке. Вторую руку отягчал букетище огромных, как капуста, бело-розовых пионов. Только по этим пионам, собственноручно ободранным в хозяйском палисаднике, Хальк и догадался, что грядет Ирочка.

- Это вы мне их подсунули? Ой, доброе утро, Саша.

Если бы у Халька была шляпа, он бы ее стянул.

- Будем считать, что мы помирились, - Ирочка мило порозовела. - Через четверть часа я жду вас у центральной клумбы.

Хальк ужаснулся. Видимо, подумал он, управялющий подсчитал убытки вкупе с пионами и желает получить сатисфакцию у этой самой клумбы. Но оказалось, что у клумбы через четверть часа произойдет построение наиболее активных участников позавчерашнего турнира, премированных поездкой в город. Поездку вызвался обеспечить управляющий, а они, как педагоги...

- А за дитями кто будет смотреть?

- Ваш заместитель.

Заместитель этот, черный лицом и молчаливый, рисовался в дальнем конце веранды. Понимал важность момента, стервец.

... А на каждом эклере было по клубничине. Невоспитанный Лаки тут же цопнул ягоду и возмутился, почему одну положили, а не десяток. Феликс улыбнувшись, снисходительно заметил, что фрукты будут в конце. Пусть уж Лаки потерпит. Тем более, что сейчас принесут горячий бульон с гренками, шоколадные блинчики, взбитые сливки, мороженое и фруктовую воду. Ирочка забеспокоилась. А "наиболее активные участники турнира" повеселели и принялись занимать места. В общем, банкет удался.

Вышли осоловевшие, щурясь на полуденное солнце. Над черепичными крышами колебался воздух.

- Поедем домой? - надевая шляпку, спросила Ирочка.

Дети нестройно загалдели.

- Кататься, - улыбнулся Феличе. - Праздновать - так праздновать.

Они опять набились в длинную, оттенка слоновой кости "каталину", понеслись, хохоча и падая друг на друга, когда улица ныряла вниз. Было странно точно заново узнавать знакомые улицы, вспоминать названия, угадывать, какой дом, какое дерево бросится сейчас навстречу, и сидят ли страждущие кошаки в подворотне Заревой Брамы, откуда ощутимо потягивает валерьянкой...

Коты сидели. В положенных количествах. В воротах клубилась толпа верников, сладкий запах ладана плыл над тополями. Звонили мессу, дрожали огоньки свечей. "Каталина" увязла в процессии, как оса в мармеладе. Феличе заглушил мотор. Дети завозились, стремясь вырваться на свободу.

- Сидеть, - железным тоном объявила Ирочка. - Сейчас старшие сходят и все выяснят.