Мое королевство (Химеры - 2)

Парень кинул на землю и яростно пнул ни в чем не повинные газеты. Вслед за ними отправилась сумка.

- Пойдемте, я отведу вас к аптекарке. Она дура, но сдает комнаты.

И размашисто зашагал к ему одному известной цели.

Целью этой был аккуратный домик, прятавшийся в густом абрикосовом саду за поворотом улицы. Некрасивая черненькая девица, стоя на деревянном крылечке, вытряхивала половики.

- Это она? - спросил с интересом бродяга.

- Нет, это Лиза. Лиза, Муся у себя?

- Нет, к зеленщику пошла. А это кто?

- Человек, - сказал парень. - Он комнату ищет.

- А-а, - Лиза еще раз яростно встряхнула цветастую тряпку. - Разувайтесь и проходите.

Бродяга, по причине занятости рук, не разулся, но прошел. В прихожей было полутемно и пахло травами. В набитой мебелью комнатке этот запах стал еще гуще. К нему примешался запах свежей краски. Бродяга положил свою ношу на кровать, разогнулся и глубоко вздохнул:

- Хорошо-о. И все же, как насчет доктора?

Брови Лизы изогнулись домиком:

- А вы разве не знаете, что всех врачей еще третьего дня препроводили конвоем в столицу на случай беспорядков? - Произнеся на одном вздохе эту длинную фразу, она посмотрела на гостя испытующе своими сливовыми глазами.

- Видите, мазель, я давно не бывал в столице. Как, вы говорите, она называется? А впрочем, все равно. Ее нужно вымыть и оставить спать, я думаю, этого достаточно.

- Кого, - ахнул мальчишка, - столицу?

- У Муси есть какие-то соли... - раздумчиво произнесла Лиза. Вышло это у них в унисон. Постоялец только головой крутнул.

- А вот и я! Лиза!.. - блеклая особа Лизиных примерно лет, со стянутыми на затылке волосами прервалась на полуслове: - Здрасьте. А вы кто?

- Постоялец, - буркнул вьюнош.

- А-а...

- Даг Киселев, - гость поклонился и пожал протянутую Мусей потную ладошку. - Писатель.

Муся хлопнула ресницами.

- Марфа, - сказала она.

- Лиза.

- Лаки, - буркнул младый вьюнош. - Писатели такими не бывают.

- Лаки!! - взвизгнули девицы разом. Молодой философ отступил под их натиском с видом: "а я чего, а я ничего."

- Извините его. Времена просто смутные, - Муся ткнула рукой в сторону окошка, за которым висела в небе размытая радуга. - Курортники разбежались... На весь город врачей я да акушерка. Совсем замотали.

- Ничего не болит, а каждый день что-нибудь но... - обрывая на полуслове, Лиза ткнула Лаки острым локотком.

Даг вытащил из кармана мешка аккуратно свернутую гербовую бумагу. Все трое с глубоким почтением разглядывали лиловые разводы, золотой обрез и глубокую зелень печатей. "Сим удостоверяется..."

- А мы тоже газету издаем, - сообщила Муся. - Ой, а где?..

Лаки густо покраснел.

- Ну не могу я. Рвешься-рвешься, а они на самокрутки да на растопку. А я, между прочим, не кастрюли паял...

- А что в столице? - спросила с робким трепетом Муся.

- Он не оттуда. А ты, - тут опять воспоследовал тычок под ребра, - мог бы и сходить. За день обернулся бы.

- Я прецептор! Я не могу бросить прецепторию.

- Ладно. Прецептор, отцептор, а к колодцу пойдешь.

Погружаясь в лохань с горячей водой и вдыхая карамельный запах дешевого мыла, Даг подумал, что иногда совсем не много нужно для счастья.

На коленях Лизы мурлыкающей кошкой свернулась гитара.

- Кровью, стихами,

петлей внахлест,

серым прибоем крыш

рушится город в колодец звезд,

а ты стоишь и молчишь,

деревянный ангел, деревянный ангел...

Никогда прежде Даг не знал, что женский голос может гудеть, как колокол. Это было контральто такой глубины и силы, на таком пределе, что причиняло боль.

Они думали, гость спит. Они собрались под висячей лампой-трехлинейкой, укрытой оранжевым абажуром; аптекарка вязала, Лаки ел, иногда замирая с непрожеванным куском во рту, потому что Лиза пела.

- Мне показалось, он не хочет, чтобы она проснулась, - вдруг сказала Лиза. - Он днем сказал, что если мир заглянет в ее глаза, то никогда не останется прежним.

- Можно подумать, он сейчас прежний! - окрысился юный философ. - Мятеж, вторжение, поездов нет, связи нет.

- Чего нет? - выпученные глаза Муси сделались еще больше.

- Почты, телеграфа и телевизора.

- Чего?

- Это он шутит, - сообщила Лиза зловеще.

- А вы знаете, у нее шрамы от арбалета. Я знаю, что я дура и жаба, опередила Марфа негодующий вскрик Лаки, - но не настолько!

- В ранах она разбирается. Особенно - в сердечных.

- Керосин кончается.

- Это был арбалет. Такая вмятина треугольная. Я ее смотрела. Заросло давно, а след остался.

- А еще канонада. И чем все кончится - непонятно. Я бы тоже заснул - и спа-ал...

- Ты еще будешь за газету отрабатывать. Весь номер коту под хвост!

- Вам же этот Даг заплатил. Два этих, империала.

- С женским профилем. Я таких еще не видела. Но золото.

- Они, писатели, все странные...

На этой глубокомысленной фразе Даг понял, что уже не уснет, бесшумно вынул из мешка завинчивающуюся чернильницу на цепочке, похожую на старинные часы, футляр с перьями и в жесткой обложке тетрадь и почти наощупь вывел на первой странице: "Была вторая половина дня, ближе к закату, когда неопределенного возраста мужчина..."

- Я знал, знал, что этим закончится!