Товарищ генерал отсутствует на даче уже четыре дня. И все эти четыре дня мы с Мишей живем без пререканий. Возможно, этому способствует то, что встречаемся мы лишь утром и вечером. А может быть это общение с его друзьями помогло мне перестать до жути бояться его. Ну не может быть плохим человек, у которого такие друзья.
Правда, когда мы оба дома, гигант не оставляет меня в покое. Вчера вот учил правильно парковаться. По его словам, машину я в гараж ставлю криво. Согласна, поэтому пошла с ним в гараж без лишних претензий. Он пытался погладить мое колено, когда сидел на пассажирском сиденье, уверяя, что это всего лишь отвлекающий фактор, который должен помочь мне научиться справляться со стрессовыми ситуациями на дороге. Отталкивала ладонь дважды. На третий раз сдалась. Чуть не поцарапала генеральский мерседес о его Патриота. Испугалась, но Миша лишь посмеялся. Да, не такой он и страшный.
Зато целенаправленный. Сидит на кухне все время, пока я мою посуду, уговаривая пойти с ним в баню. Обещает вести себя достойно и разрешить мне ходить в простыне. Не пойму, издевается опять? И понемногу начинаю верить в то, что действительно нравлюсь ему. Может, Тина права? Они ведь знакомы много лет, ей лучше знать, что в голове у этого идеально сложенного мужчины.
Созваниваюсь с Алексеем Витальевичем, пока Миша моется. Генерала интересует все ли у меня хорошо, и не терроризирует ли меня его сын. Получаю очередной строгий запрет на переезд в общежитие.
Устраиваюсь удобнее за своим столом. Мне нужно дочитать несколько глав Шолохова, и написать анализ к завтрашнему дню. Но учиться мне не дает очередной звонок генерала. Он не может дозвониться до сына, просит передать ему трубку. Видимо, что-то важное. Так что стучусь в толстую банную дверь, надеясь, что Миша услышит стук сквозь орущую внутри музыку.
Нет, он не услышит. Зато его завывания под «Ты неси меня река» группы Любе мне очень даже слышны. Голос у Коршуна отсутствует. Слух тоже. Пение не его. Он должен подписать всемирную декларацию людей, клятвенно обещающих никогда не подпевать ни одной песне.
Генерал просит срочно вытащить его сына из бани, потому как в его части объявлена тревога, а сыночка всю ночь может в бане просидеть.
Отключаю мобильный, и долблюсь в дверь, пока не понимаю, что она открыта.
– Миша!
Захожу в предбанник, откуда три двери ведут в парную, банную и помывочную. Где Коршун младший неизвестно. Выключаю гремящий музыкальный центр.
– Эй! – слышу возмущенный возглас из парной, сопровождающийся хлестающими звуками веника. – Кто охерел? У меня музыкальный час!
Ага. Второй уже пошел.
Дверь парной распахивается, и передо мной предстает оживший Давид Микеланджело. Если прототип скульптуры когда-либо существовал, то он выглядел абсолютно точно так же, как Коршун. Загорелое сырое тело, словно одна большая мышца. Мой взгляд упирается в его огромное мужское достоинство. Сглатываю. Я еще никогда не видела голых мужчин. Если все они такие, то не понимаю, почему женщины жалуются на размер?
– Малышка, а я знал, что ты захочешь зайти.
Парень опирается плечом о дверь, широко улыбаясь. В белых клубах пара, вылезающих из бани, он кажется еще более соблазнительным.
– Раздевайся и заходи, я тебя попарю, а потом отжарю.
– Что?
От… что он сделает?
– Ну, – пожимает плечами, – могу наоборот, если невтерпеж. Помочь тебе раздеться?
Он делает шаг мне навстречу, и я шарахаюсь назад, словно сейчас он будет пытать меня раскаленным железом. Еще один его шаг в моем направлении, и … взвизгиваю, кидаю в него мобильным телефоном, выпрыгиваю во все еще открытую дверь на улицу и бегу к крыльцу дома.
– Куда рванула то? Что за дела?
Останавливаюсь на крыльце. Надо отдышаться. Слава Богу, он не гонится за мной, как в прошлый раз.
– Э! Пухляш! – зато орет, рассекая плотный зимний воздух обиженным голосом. – Так не делается! Нельзя так просто припрыгать в баню, а потом свалить! Это не по правилам!
Какие еще правила? Нет никаких правил. Сам себе их придумал.
– Твой отец звонил. У тебя в части тревога. До тебя не могут дозвониться, – кричу в сторону бани.
– Черт!
Слышу, как захлопывается дверь парной. А всего через несколько секунд Миша уже залетает на крыльцо, оставляя после себя легкую завесу не успевающего развеяться пара.
– Зайди, замерзнешь, – командует он, заталкивая меня домой.
Останавливаюсь в сенках, а Миша бежит на второй этаж. Спускается через минуту, застегивая джинсы на ходу. С его волос все еще капает вода, так что футболка, подходящая по цвету к его глазам, мокрая на груди, плечах и спине.
– Я не знаю, когда вернусь, – в его голосе нет ни обиды, ни шутливости, Миша сейчас серьезен и сосредоточен. – Это тебе, держи, – протягивает мне пачку купюр, – по дороге еще на карту переведу. Это ключи от отцовской машины, он должен вернуться через несколько дней, – кидает брелок от мерседеса генерала на тумбу у шкафа с обувью, тут же достает из него свои кроссовки.
– Мне не надо, – говорю тихо, что-то мне страшно от того, как быстро он собирается.