Мое кудрявое нечто (СИ)

Тоха аккуратно разжимает, повидимому заледеневшие пальцы пацана, но вынуть большой из чеки не получается. Поэтому мой командир поднимает парня на руки и тащит его трясущееся застывшее тело к выходу. Я следую за ними, направив прицел винтовки в голову пацана. У самого выхода из пещеры парень резко обхватывает сжатыми вокруг гранаты руками голову моего командира. Делаю один быстрый длинный шаг и оказываюсь рядом. Действуя инстинктивно, бью парня прикладом по голове, и сжимаю его руки своей ладонью. Парень обвисает, отключившись, и я держу его руки теперь обеими ладонями. Так точно не рванет.

Выходим из пещеры. Вот бы нас зафоткали в таком виде. Ухмыляюсь, пока Тоха матерится.

– Снимай его с меня.

Командир садится на камни, вытягивая шею вперед, и я аккуратно перекидываю руки парня.

– Отходи, – прошу Тоху, – от греха.

Парень делает два шага назад. Я жду, чтобы он отошел подальше. Но Тоха остается стоять на месте. Ну да, дисциплинка у нас обоих страдает. А что? Так и живем.

Выкинуть бы этого гавнюка малолетнего подальше, да пусть взрывается, раз так нравятся ему огненные шоу. Да нельзя. Надо дотащить до нашей базы, вдруг что полезное знает. Обмякшее тело укладываю на камни, его палец аккуратно заменяю своим, и вытаскиваю. Вставляю чеку на место до конца. Теперь можно немного расслабиться. Вот нога сама тянется подпнуть гада, но я сдерживаюсь. Ему и так не сладко придется на допросе.

Тащим парня до базы попеременно, пока не приходит в себя. Но теперь он связан и безопасен. Сдаем на руки начальству. Теперь мы свободны. Что будет с пацаном дальше, меня не заботит.

Скоро я буду в Москве, где увижу малышку. От предвкушения этой встречи хочется смеяться и спеть что-нибудь. Но мои голосовые данные, по какой-то неведомой причине не устраивают моих сослуживцев, моих друзей, и даже моего отца, так что пою я только в уединении. А вот отказать себе в смехе не могу. Так что в самолете на пути в Москву мы с Тохой ржем над разными глупостями.

– Впервые вижу, чтобы ты так домой торопился, – сослуживец наблюдает, как я, забыв про душ, скидываю в сумку вещи, собираясь свалить как можно быстрее.

– Так ты тоже особо задерживаться не собираешься.

– Да, но ты обычно еще в столовку заходишь, а потом в пивнуху с пацанами.

Это правда. Я обожаю столовскую пищу. Обожал… Теперь дома меня ждет еда гораздо лучше. А еще там девушка, которую я не собираюсь менять на посиделки с товарищами по службе.

– Колись, Коршун, – смеется Тоха, – куда бежишь?

– Слушай, а как ты понял, что хочешь жениться на своей жене?

Тупой вопрос получился. "Жениться на своей жене"? Так же не говорят. Так что командир посмеивается, но отвечает.

– Меня направили после училища в Новосибирск на год. Про Москву речи и не шло. Она из Питера сама. Но через двадцать минут собрала вещи и ждала меня у выхода из общаги, где я комнату снимал два года. Как на такой не жениться? А теперь у меня двое девчонок по квартире бегают, и я точно знаю, случись со мной что, Ларка меня отовсюду вытащит и девчонки с ней не пропадут.

Девчонки по квартире бегают. Вот же круто. Я хочу трех пацанов. Ну ладно, может, двух… дочку потом, когда парни подрастут. Такую же, как Рита, с большими карими глазками и громким смехом. Мне нравится.

***

Возвращаюсь домой ночью. Идеальная чистота. Олег с Лехой накормлены и встречают меня радостным лаем. Кристины не вижу. Кота Юру даже не ищу, он по любому где-нибудь пропадает. Холодильник забит домашней едой. На плите в кухне еще теплый борщ, от запаха которого в желудке нарастает симфония звуков.

Тянет подняться в комнату к Рите, но будить ее не хочется. Накладываю тарелку супа и с наслаждением втягиваю в рот наваристый бульон.

– Сын, – в кухню заходит отец, – как операция прошла?

– Все в порядке.

Отец садится за стол напротив меня, наливает себе компот из графина. Мы не обсуждаем службу. Мы знаем, что это тема закрыта. Кроме того, отец, чаще всего, знает обо всем, что происходит у меня. Если я должен знать что-то, происходящее в штабе, он расскажет мне. Если нет – значит, я узнаю все в свое время. Это норма.

– Как Рита?

– С ней все хорошо. Не могу уговорить ее остановиться, – отец тихо смеется. – Каждое утро убегает в лес, потом готовит и бежит на учебу. Вечером едет на работу, а после сидит в комнате, учится. В выходные весь дом вымыла. Думает, что должна.

– Бать…

Затихаю. Почему-то слова застревают в горле. Обычно я не страдаю этим. А сейчас говорить становится трудно.

– Слушай, как ты понял, что… хочешь жениться на маме?

Я никогда… никогда не спрашивал у отца об этой женщине. В доме даже фотографий ее нет. У меня был ее альбом, но я давно сжег его. Она удрала от отца. Причины мне не важны. Женщина, бросившая ребенка не достойна внимания, уважения и сожалений. Это самый гнусный поступок, вне зависимости от причин и обстоятельств.

– Она покорила меня своей непосредственностью, – спокойно отвечает отец.

– А потом?

– Мне нужна была семья, сын. Она забеременела, я посчитал, что ты достоин семьи.

– Она оказалась к ней не готова?