Полковник, совершенно багровый от негодования, указывал пальцем на одну из карт, лежащих рубашкой вверх. Майор вытянулся, как на плацу. Он слегка побледнел, но не более того.
— Да, сэр, должен признать: у меня в рукаве карта. Но вы же не станете на основании этого обвинять меня в шулерстве?
Полковник оперся на стол костяшками кулаков.
— Это не первый раз, — констатировал он.
— Вы предполагаете, что я воспользовался шулерской уловкой, чтобы получить над вами несправедливое преимущество?
— Мне нечего «предполагать». Я своими глазами видел, как вы передернули!
— А я-то думал, что у вас была возможность хорошо узнать меня за двадцать лет, — произнес майор Эррингтон неожиданно мягким голосом. — Достаточно хорошо, чтобы вы могли прийти к иным выводам… Имею честь пожелать всем вам доброго вечера, джентльмены.
Майор холодно поклонился и вышел прочь.
Едва лишь дверь за ним закрылась, как распахнулись занавески на противоположном конце кабинета. Там находилась небольшая комнатка, где как раз сейчас мисс Лоуэлл готовила всем нам кофе. И вот она ступила через порог, не глядя ни на кого из нас, только на отца.
— Папа! Я представить себе не могу, что ты сказал такое мистеру Эррингтону! Как ты мог так жестоко и несправедливо его оскорбить?
— Я не сказал ничего несправедливого, дорогая. Капитан Остин, вы видели все? Подтвердите, что я не ошибся!
— Да, сэр. Вы не ошиблись. Я видел шулерский прием. Не только как развивалась партия, но и карту, которую он передернул. Вот она. — Он наклонился вперед и вскрыл верхнюю карту.
— Точно, — воскликнул Полковник. — Это козырный король.
— Так и есть.
— Но кто же в здравом уме передергивает так, чтобы не сдать себе козырного короля, а наоборот, лишиться его? Кстати, на что он его заменил?
Наш командир перевернул карту на столе рубашкой вниз. Это оказалась восьмерка. Полковник присвистнул и запустил пальцы в шевелюру.
— Это ослабило его руку, — сказал он. — Зачем он это сделал?
— Затем, папа, что он намеренно старался проиграть тебе.
— Честное слово, сэр, теперь, когда я задумываюсь обо всем этом, то понимаю: мисс Лоуэлл совершенно права! — воскликнул капитан. — Вот почему он назначил такие высокие ставки, вот почему так из рук вон плохо играл, сегодня и в прошлый раз… Но ему пришли на руки слишком хорошие карты — и майор попытался от них избавиться. Он явно стремился к проигрышу, не знаю уж, по какой причине… О! Простите, сэр…
— О господи! — Полковник застонал от отчаяния. — Сумею ли я остановить…
И он выбежал из кабинета вслед за майором.
Таким образом то, что сперва выглядело как ужасающее нарушение кодекса чести, объяснилось самым благородным образом. Конечно, майор лучше всех знал, насколько Полковник близок к финансовому краху. И, разумеется, он понимал, что его старый друг откажется от любой прямой попытки оказать ему помощь. Вот и попробовал сделать это за карточным столом. Но судьба распорядилась так, что ему пришли слишком хорошие карты, поэтому, желая помочь, майор, наоборот, дополнительно навредил. Чтобы избежать повторения этого, он и воспользовался карточным трюком — недостаточно ловко, ибо плутовать в игре совсем не умел, даже специально потренировавшись для этого, — чем и навлек на себя наши подозрения.
Полковник принес ему самые искренние извинения — и был прощен. А потом произошло чудо: американский миллионер, совсем было обанкротивший железнодорожную компанию, держателем акций которой так опрометчиво сделался Полковник, внезапно скончался — и акции начали стремительно расти в цене. Скоро их стоимость достигла восьмидесяти семи пунктов, так что наш славный командир, как оказалось в итоге, действительно сделал удачную ставку.
Какое-то время мы полагали, что дополнительным залогом примирения станет брак между майором и юной Виолеттой: во всяком случае, на это ставили два и даже три к одному. Но девушка, нарушив все литературные каноны, вышла замуж за очень многообещающего молодого улана из Мадрасского корпуса — и покинула Третий Карабинерский.
А майор в результате так и остался холостяком. И, наверное, таковым пребудет до конца дней своих.
Некоторые реалии этого рассказа требуют пояснения для современных читателей. Причем в первую очередь не «картежные», а военные.
Например, в сноске кратко упоминалось, что для военнослужащих британской армии белое перо — традиционный символ трусости. Но история этого символа столь интересна, что заслуживает более развернутого описания.
Восходит он к оперению бойцовых петухов: у их английских пород в норме нет белых перьев, так что любая белая метка выдает примесь «не бойцовой» крови. Если офицеру втыкали в мундир белое перо — это могли сделать сослуживцы, заметившие, что он уклоняется от опасных поручений, или женщины в тылу, если этот офицер норовил слишком явно отсиживаться на тыловой должности, — его военная карьера могла считаться оконченной.