Мое мерзкое высочество

— Сальва будет одет как девочка? — настроение Мигеля, кажется, уже ничего не могла испортить.

— Если ты забыл, женский наряд застегивается на другую сторону, — фыркнул я, поправляя воротник. Пусть на моем платье было куда больше узоров, чем у кузена, но все же меньше, чем на женских одеяниях. Но кузен уже не слушал, пытаясь как-то справиться со своими волосами, которые никак не желали принять приличный вид, продолжая торчать во все стороны.

Длинные шелковые платья, надетые поверх широких штанов и тонкой рубашки, расшитые шелком в соответствии с рангами. Небольшие шапочки, положенные всем, кроме меня. Наряд был не очень громоздким, но все же к нему требовалось привыкнуть, настолько онр отличался от привычной одежды.

— Как думаешь, они вписали всех, — спросил Хорхе, хмуро рассматривая носки своих высоких сапог из мягкой кожи, полагающиеся к этой одежде.

— Можешь не сомневаться, — кивнул я, опять вспоминая, как нас везли в Министерство Наказаний когда-то. Тогда у них были все имена. Даже те, кто уже много лет жил далеко и почти не общался с главной ветвью.

Со двора послышался какой-то шум, и слуга, который служил при поместье, сообщил, что можно отправляться во дворец. Немного посетовав, что нам нельзя ехать на праздник верхом, а предстоит трястись, пусть и не долго, в повозке, Мигель, подобрав подол своего наряда, первым забрался вовнутрь.

— Сальва, ты должен сидеть тут, — напомнил брат, указывая на место напротив дверей. По привычке пытаясь сесть ближе к выходу, я совсем забыл, что теперь в некоторых случаях будет куда больше регламента.

— Наследник семьи не может сидеть вблизи окон. А уж князь тем более, — фыркнул Луис, тоже кивая на необходимое место.

— Но я не какой-то слабый и обрюзгший князек, — в тон друзьям отозвался я, все же садясь, где просили.

— А никто этого и не говорил. Пусть мы сами считаем это бессмысленным, давай сегодня следовать правилам, — кивнул Хорхе, словно это было на самом деле важно.

Несколько минут мы ехали молча, вслушиваясь в стук лошадиных копыт и шаги сопровождающих нас факельщиков, пока волнение вновь не подхлестнуло Мигеля.

— Ты видел ее? Видел, как твоя принцесса въезжала в город? — кузен не мог сдержать улыбку.

Но тут и я был согласен, зрелище впечатляло. Особенно темный шлейф из дыма, тянущийся позади повозки и зеленые огни, от потустороннего света которых хотелось осенить себя защитным жестом. Но все же, у меня было, что сказать на это.

— Олив пока не моя, — что-то хрустнуло, и опустив глаза, я с удивлением уставился на деревянную завитушку, что раньше была частью украшения у сидения.

— Знаешь, кузен, тут дело уже не только в тебе, — задумчиво произнес Мигель, забирая у меня деревяшку. — Мы не можем оставить прекрасную леди в такой ситуации. Это вовсе не по-мужски.

— В какой? — мне ни как не удавалось проследить за логикой парней. Отвлекали мысли о том, как же все решить с наименьшими потерями и волнениями.

— Когда ты в нее влюблен, — вполне серьезно кивнул Хорхе.

Повозка затормозила и двери распахнулись, не давая мне ничего ответить на это. Впрочем, слов-то у меня и не было.

* * *

Танцовщицы были великолепны. Их легкие, летящие и полупрозрачные наряды, созданные из множества слоев редчайшего шелка, взмывали вверх при каждом плавном движении. Медленно опадая вниз, словно лепестки огромных деревьев, ткани кружились, окутывая изящные и тонкие конечности девушек в такт музыке. Такая любовь к красоте и искусству казалась несколько неподходящей сайгорам, если судить по всему, что я о них уже знала, но сейчас, в этом зале прекрасные девы были столь уместны, что и вообразить их где-то еще не представлялось возможным.

— Тебе нравится? — Кьелатта отщипнула крошку от миниатюрного лакомства на своем столе, глядя на меня.

— Они очень плавные и изящные. Даже не верится, что в руках у них столько же костей, сколько у остальных людей.

— Их учат с самого раннего детства. Отбирают девочек, которые малы для своего возраста и готовят. Забирают из семей, селят в общем доме и учат лет десять.

— И что, родители отдают дочерей? Просто так? — это казалось нелепым и не правильны, хотя что-то подобное я слышала и раньше.

— Многие, — тонкие как лоза, девушки склонились в поклоне, а затем стремительно выбежали из зала через одну из боковых дверей. На смену представлениям опять понеслись тосты. Поднимая свою рюмочку в ответ на очередное пожелание счастье и красоты, я все же больше слушала Кьелатту, чем чиновника. — Это хорошая судьба. Девочка будет востребована многие годы. Ее обеспечат едой и жильем. Уберегут от незавидной судьбы, что выпадает некоторым бедняжкам, попавшим не в те руки. А к тридцати, заработав весьма приличное приданное, танцовщица может выйти замуж, имея к этому сроку уже не одного верного ухажера.

— Так поздно? — кажется, от удивления мои глаза едва не выкатились на затянутые шелком колени.

Кьелатта тихо рассмеялась, прикрыв рот широким рукавом.