Мое не мое тело. Пленница

Я с трудом встала, наблюдая за своей крошечной фигурой в отражении зеркала в черной раме. Подняла руку, с наслаждением отмечая, что мое отражение делало то же самое. По моей воле. Сейчас эта обыденность казалась настоящим чудом. Я могу покачать головой, взять собственной рукой все, что пожелаю, сделать собственными ногами столько шагов, сколько мне нужно, или вовсе стоять.

Я не сводила глаз с собственного отражения, будто впервые видела. Пошла к зеркалу, отмечая, как эффектно сидят на мне пиджак и облегающие штаны. Я без усилий находила собственную талию… Отныне никаких сомнений. Кошмар закончится. Я имею право на счастье. Я подошла к зеркалу так близко, чтобы заглянуть себе в лицо:

— Все будет хорошо.

Я хотела улыбнуться собственному отражению, но вместе улыбки в ужасе приоткрыла рот, едва сдерживая крик.

Я тряхнула головой, зажмурилась изо всех сил. Вновь посмотрела на себя. Провела ладонью по зеркальной глади, как по поверхности воды. Надеялась, что стекло пойдет колеблющейся рябью, и все изменится. Но ничего не менялось. И я холодела, дурела так, что будто плыла, лишалась рассудка.

Я поспешно отошла от зеркала, опустилась в кресло. Смотрела на себя издалека, не отрываясь. С этой точки все казалось обыденным, привычным. Я шумно дышала, с усилием выпуская тугую струю воздуха сквозь плотно сжатые губы. Прикрыла веки, стараясь погрузиться в состояние спокойствия. Воображала себя толстым крепким деревом, вросшим сильными корнями глубоко в землю. Надо мной шумела крона, а внутри разливалась прохладная гулкая пустота, будто выскребли сердцевину. Как в пустотелой дудочке. Я вдыхала так глубоко, как только могла, старалась почувствовать хождение воздуха. От притока кислорода закололо в висках, потеплело.

Но желанное спокойствие не наступало — меня буквально тянуло к зеркалу. Я поднялась, приблизилась на неверных ногах, стараясь не вглядываться. Уперлась в стекло ладонями, навалилась. Но смотрела себе под ноги, не решалась поднять голову. Малодушно, трусливо. Как же мне было страшно… но я до последнего надеялась, что все это лишь пережитый стресс и смертельная усталость.

Я нахмурилась, раздражаясь от собственной трусости:

— Давай же! Раз… два… Три!

Я вскинула голову, посмотрела в свое напряженное лицо. Но чуда не произошло: в лазурных кругах моих радужек чернело по три значка перевернутым треугольником. И зрение меня не обманывало.

Я застыла, окаменела. Смотрела в глаза своему отражению и понимала, что все еще не верю. Зрачки сужались, совсем как у Нордер-Галя, и мое лицо казалось теперь каким-то другим. Странным. Моим и не моим. Я с трудом сглотнула сухим горлом, будто пыталась проглотить пригоршню песка. Зрачки дрогнули, увеличиваясь, обманчиво становясь более привычными. На мгновение показалось, что вот-вот этот безумный морок исчезнет. Я замерла, но лишь увидела, как они снова разделились на три отдельные точки, не оставляя мне никаких шансов.

Я опустила голову, чувствуя, как дрожат колени. Я должна лечь. Ощутить под собой опору. Держась за стену, я прошла в спальню, опустилась на кровать. Смотрела перед собой, в темный сводчатый потолок. Старалась ровно шумно дышать. Такая уловка всегда отвлекала, заставляла слушать дыхание, а не отдаваться мыслям настолько, чтобы сойти с ума. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Я прекрасно понимала, что сейчас нужно пережить самый первый стресс — только тогда придет способность хоть как-то взвесить ситуацию. Главное — не поддаться панике. Не позволить ей доминировать. Вдох — выдох.

Через несколько минут, действительно, стало легче. Ужасное осознание будто укладывалось внутри меня, успокаивалось. Срасталось со мной. Я накрыла глаза ладонями, провела по векам кончиками пальцев, будто надеялась таким образом что-то прощупать. Но в тот же миг дернулась, как от удара током. Выставила руки перед собой и лихорадочно пересчитывала пальцы. Один. Два. Три. Четыре… Пять. Сглотнула, будто не доверяла сама себе, но ничего не изменилось — пять. Это немного успокоило. Но время от времени я все равно продолжала маниакально пересчитывать пальцы, будто опасалась, что лишние могут отрасти в любой момент. К счастью, руки оставались привычными.

Не знаю, сколько времени я пролежала на кровати в полнейшей тишине. Я постоянно прислушивалась к себе, пытаясь различить внутри эту стерву. Но меня не отпускала недавняя уверенность, что ее здесь больше нет. И никогда не будет. Какое-то особое знание. Пожалуй, если бы мне дали выбор: сохранить неизменным свое тело, но вечно терпеть ее внутри, или измениться физически, но избавиться навсегда — я бы, не колеблясь, выбрала второе.

Но эта перемена рушила все мои надежды. Я не смогу вернуться домой. Глаза выдадут меня, и я никогда и ничем не смогу оправдаться. Сейчас я очень жалела, что они были светлыми. Будь они черными, как у Этери и ее отца — эта ужасная перемена ничего бы не решала.