Мое обнаженное сердце

Впрочем, множество счастливых обстоятельств способствовали укреплению этой мощной славы. У людей светских г-н Энгр добился признания благодаря своей выспренной любви к античности и традиции. Оригиналам, пресыщенным ценителям, множеству утонченных умов, вечно ищущих каких-нибудь, пусть даже горьких, новшеств, он угодил своей затейливостью. Но то, что было хорошо или, по крайней мере, соблазнительно у него, привело к удручающим результатам в толпе его подражателей – и мне не раз придется это показать.

III. Эжен Делакруа

Гг. Эжен Делакруа и Энгр делят между собой благосклонность и неприязнь публики. Общественное мнение уже давно обступило их кольцом, словно борцов. Не одобряя эту всеобщую и ребяческую любовь к противопоставлению, мы все же пристально рассмотрим двух французских мастеров, ибо вокруг них и под ними сгруппировалась и построилась в порядки вся масса наших художников.

Первое, что овладевает зрителем перед тридцатью пятью полотнами г-на Делакруа, – мысль о весьма наполненной жизни, о настойчивой и постоянной любви к искусству. Какая из картин наилучшая? Невозможно выбрать. Самая интересная? Колеблешься. Полагаешь, что обнаружил то тут, то там приметы развития, особенно судя по некоторым недавним полотнам, где определенные важные его достоинства были доведены до предела, но непредвзятый ум со смущением признает, что уже с первых своих произведений, со своей юности («Данте и Вергилий в аду» написана в 1822 году) г-н Делакруа был выдающимся художником. Порой он был более изысканным, порой более необычным, порой в большей степени живописцем, но всегда был великим.

Перед судьбой столь благородно, столь счастливо исполненной, благословенной самой природой и направленной к благополучному завершению трудов восхитительной волей, мне беспрестанно вспоминаются стихи выдающегося поэта:

Есть люди, чей удел – Величие и Слава,
В них все достойное соединил Господь,
Сердца их горячей горячего расплава,

Божественного в них немалая щепоть;

Столетьями порой, из самой мягкой глины,
Ваятель вдумчивый святую лепит плоть.

Он отдает им все – и горы, и долины,

И дерзкого чела касается на миг,
И поступью богов уходят исполины,

В сиянье золотом шагая напрямик

Под своды вечности, к победе неизбежной,
Спокойные, как все, кто подлинно велик.

Малейший их каприз и взмах руки небрежной,

Как в бронзе отлиты – нахлынувший прибой
Не смоет их следов на полосе прибрежной.

Наполните их дни покоем иль борьбой,

Даруйте им века иль несколько мгновений —
Они окончат труд, продуманный судьбой.

Сама их жизнь любых мечтаний дерзновенней —

Так незадачливый эскиз ученика
Единым росчерком преображает гений.

Скакун Надежды нас влечет за облака,

И в мыслях вы уже на гребне пьедестала,
Но только за спиной другого седока.

Все до конца свершить им вечность начертала,

Пока в сомнении при выборе пути
Вы на обочине вздыхаете устало.

Таких людей, увы, не больше десяти

Найдется, может быть, у каждого народа —
В легендах им дано бессмертье обрести.

Создать прекрасное ты не спешишь, Природа,

Такая щедрая, радушная для тех,
В ком брызжет злобою змеиная порода.

Постыдных промахов неискупимый грех,

Весь хаос, где плодится нечисть эта,
Всю гниль, всех карликов и недоносков всех
Ты искупить должна рождением Поэта!¹

(Пер. Р. М. Дубровкина)

Теофиль Готье называл это «Искуплением». Мог ли г-н Делакруа один заполнить все пустоты века?