Вернувшись в лагерь в ту ночь, мы доставили себе удовольствие, наполнив свои желудки филеем и салом овцебыка — единственным деликатесом, имевшимся в нашем распоряжении. Затем мы улеглись спать. Лед служил нам постелью. Снежный купол над нами сдерживал опускающийся, словно жидкость, морозный воздух. Снаружи стонал ветер. Бередя душу, надо льдами катился низкий собачий вой. Лежа над покрытой льдом бездной, я слышал шум движущегося, перемалывающегося, трескающегося пака. Это звучало так же грозно, как и отдаленный грохот орудий. Я не мог уснуть. Болезненное беспокойство овладело мной. Сможем ли мы пересечь ужасную реку завтра? Станет ли лед? Не вздумает ли черное пространство расшириться за ночь? Я бодрствовал и дрожал от холода. Я ощущал всю неумолимость одиночества и тысячи пустынных миль вокруг. Было преодолено 700 миль неизвестности. Впереди нас ждали еще 400 миль неизвестности. Ни одно из заветных мечтаний человечества не казалось мне таким далеким.
15 Переход через море по дрейфующим льдам
Форсирование полыньи. Две мили ползком по тонкому льду. Быстрое продвижение по прочному льду. Первый ураган. Замерзшие собаки, погребенные снежными заносами. Лед расступается под иглу. Пробуждение в ледяной воде
Мне явно не по себе, я весь дрожу. 23 марта мы поднялись с наших ледяных постелей и выглянули наружу через пробитый шестом иллюминатор. Отовсюду исходило слабое, чуть ли не мистическое сияние. Из огромных кипящих котлов полыньи к небу поднимались мутные пурпурные колонны парообразного тумана. Стуча зубами, мы снова погрузились в наши безрадостные постели, трепеща перед этой призрачной, почти нереальной неизведанностью.
Задолго до того как сдержанный сумрак ночи, словно освещаемый лампой накаливания, сменился неровным сиянием дня, мы были уже на ногах, выискивая дорогу на ненадежном молодом льду, отделявшем нас от пака центрального бассейна. Осторожно ступая на снегоступах, широко расставив ноги, привязавшись друг к другу длинными страховочными веревками, мы отважились направиться к противоположному берегу. Впереди за молодым льдом, словно ртуть, переливаясь всеми цветами радуги, сверкал паковый лед.
Большая полынья казалась крапчатой и походила на огромного удава. Покуда мы стояли на месте и глядели через ее широкий простор на поля крепкого льда, которые были всего в двух милях от нас, мной овладело предчувствие надвигавшейся опасности. Выдержит ли нас лед? Если не выдержит и не помогут страховочные веревки, нас ожидает неминуемая смерть. Зонтаг, астроном экспедиции доктора Хейса, расстался с жизнью при таких же обстоятельствах. Многие отправились в бездонные глубины точно так же. Дважды я проваливался сам, но веревка спасала меня. Что ждет нас теперь? Однако была ни была — так или иначе придется переправляться. Я знал, что задержка может оказаться роковой: даже при слабом ветре или изменении направления дрейфа молодой лед будет смят, что надолго задержит нас, и тень неудачи ляжет на все наше предприятие.
Мы прибегли ко всем предосторожностям. Надо было так распределить вес, чтобы по мере возможности создать равномерное давление на лед. Мы распрягли собак и двинулись вперед, держась за длинные веревки, которыми каждый из нас обвязался вокруг туловища, а также привязал их к связанным длинной веревкой нартам.
Затаив дыхание, с бьющимся сердцем, я удалился от передовых нарт на длину страховочного линя и стал нащупывать дорогу в битом, труднопроходимом льду, скопившемся вдоль нашего берега полыньи. Обвязавшись веревками, проявляя сверхосмотрительность, мы застраховались от возможной опасности. Страховочный конец тянулся от нарт к нартам, от собаки к собаке, от человека к человеку и давал нам шанс вытянуть провалившегося под лед. Казалось маловероятным, что лед внезапно провалится под всей нашей цепочкой разом, однако вполне мог треснуть, провалиться под каждым из нас. Осторожно ощупывая лед рукояткой ледоруба, широко расставив ноги в снегоступах, я медленно продвигался вперед длинным скользящим шагом.
Сознание опасности, которое сопровождается ощущением трепетного возбуждения, наполняло мое сердце восторгом.