Мое обретение полюса

Достигнув границы проходимого пака, мы остановились перед ледником, на который нам предстояло взобраться. Представьте себе его огромную отвесную стену, вздымающуюся на 1000 футов над головой, потом мучительное восхождение по его стекловидному, отливающему пурпуром челу, если так можно назвать его поверхность. Эта извивающаяся, словно отступающая перед вами дорога — зазубренные пласты льда, земли и камней — перегорожена то тут то там непроходимыми препятствиями. Задержки происходят то и дело у подножия не поддающихся измерению, смерзшихся утесов, сжимающих нашу дорогу до ширины всего нескольких ярдов. Вообразите, как мы преодолеваем подобный полный опасностей подъем — единственный доступный нам путь, мерцающий в сиянии бледной луны. Представьте наше отчаяние, страх и надежду. Подгоняемые пронизывающим ветром рваные облака, заслоняя лик луны, отбрасывали огромные, колыхающиеся тени на мерцающую поверхность лежащей перед нами ледяной Гибралтарской скалы. Эти таинственные тени, казалось, угрожали нам. Они потрясали своими словно ватными или лоскутными руками, заманивая нас дальше. Башнеобразная отвесная ледяная стена была усеяна огромными ледяными наростами, подобными шишковатым сочленениям старого дерева.

Я сознавал, что мы обязаны преодолеть этот ужасный подъем. Мысль о цели моей жизни словно отодвинула все ужасы восхождения на второй план. Я опустил бич. Шесть других бичей щелкали в воздухе. Кулутингва сказал: «Ка-ка!» (Пойдем, пойдем!), на что Сотиа ответил; «Иодариа!» (Невозможно!) Собаки пронзительно завыли. Подталкивая нарты сзади, мы помогали им пробиваться вперед.

Собаки, будто кошки, карабкались вверх по узким ледяным расщелинам или длинными прыжками преодолевали зубчатые барьеры, преграждавшие нам путь. Мы шли, спотыкаясь, следом за ними. То и дело приходилось поднимать перевернувшиеся нарты.

Свирепый ветер, дувший с вершины ледника, силился столкнуть нас вниз. Мы дышали облаком пара, выдыхаемым нашими собаками, как и мы, выбивающимися из сил. Сердце вырывалось у меня из груди. Время от времени, когда скрывалась луна, мы полагались на безошибочное чутье собак. Я понимал, что стоило оступиться — и меня ждет ужасная смерть в ледяном ущелье. Но вот каюры издали радостный вопль — собаки наконец-то запрыгнули на вершину обдуваемого всеми семью ветрами ледника. Мы поспешили следом, на ходу переводя дух. Однако самая трудная часть пути была впереди. Темные, как соболий мех, облака, подобно занавесу некой циклопической сцены, казалось, внезапно были раздвинуты с неба чьей-то невидимой рукой, и луна залила расплавленным серебром безграничные просторы ледника, вздымающегося перед нами стеклянной горой. Только во сне можно увидеть такое — в сновидениях об очаровании Севера.

Поверх голов запряженных веером собак мне была видна осененная ночной синью ледниковая равнина, как ранами рассеченная бездонными каньонами, которые извивались во всех направлениях по ее поверхности, подобно багровым змеям. Обширные, совершенно гладкие пространства, отполированные неутомимыми ветрами, отражали лунный свет, поблескивая островками серебра, рассыпанными в неподвижном, глубоком сапфировом море. В лунном сиянии зазубренные контуры изломов льда подергивались горящей позолотой. Вокруг нас словно переливалась ртуть.

Ледяные вершины терялись в огромных, подобных морским валам облаках. Раздуваемые ветром, они напоминали тяжелые черные пряди волос какой-то женщины-гиганта. Меня сильно взволновал вид этой магической красоты, однако опасная дорога все же внушала ужас.

К действительности меня вернули крики эскимосов: «Хук! Хук! А-га! А-га!» Крепко ухватившись за нарты, мы прыжками понеслись в это прорезанное пурпурными лентами море, подернутое пятнами ослепительного серебра. Мне казалось, что я пребываю в мире, воспетом в норвежских сагах.

Луна, словно ее потушили, неожиданно погасла. Огромные тени одним прыжком опустились на льды впереди нас, как сумасшедшие замахали руками, а потом растворились в окутавшей нас темноте. Когда-то я читал сказки о странствиях по загробному царству, но только теперь до моего сознания дошел отзвук пьянящего, неумолимого, торжествующего ужаса, который, должно быть, испытывают заблудшие души, когда они бредут в кромешной тьме бесконечной ночи.

Мы ринулись в эту темень по льду, изрезанному бесчисленными глубокими расселинами и разломами. Ветер со стоном бросался на нас с отчаянной высоты задернутых облаками небес. С голодным ревом неистовствовал он в бездонных провалах по обе стороны от нас. Пот градом катился по моему лицу, примерзая бусинками к подбородку и одежде. Температура была 48° ниже нуля.