Мое особое мнение

Я сам веду «Твиттер», но я бы не кодифицировал его как small media. Там я все-таки не Алексей Венедиктов, а Aavst. То есть в данном случае, как и в случае с моими журналистами, «Эхо Москвы» не отвечает за то, как журналист ведет себя в социальных сетях. После истории с твитом журналиста «Эха» Александра Плющева о гибели сына Сергея Иванова мы приняли на себя обязательство создать кодекс поведения журналиста в соцсетях. Мы его обсуждали, мы его голосовали, мы его создали, но я не ввел его в устав. Во-первых, он уже устарел, а во-вторых, весь этот проект начинался словами: «Журналист понимает, что его поведение в соцсетях…» В нем не было никакого императива, как себя вести; мы просто обращали внимание на проблему. И я до сих пор не знаю, как реагировать, когда журналист «Эха» пишет что-то в соцсетях. Я предпочитаю не реагировать. Я бы и на твит Плющева не стал реагировать, если бы председатель совета директоров «Газпром-Медиа» не уволил его абсолютно незаконно.

Тогда было понятно, что этот твит – только повод, чтобы контролировать кадровую политику главного редактора «Эха». «Кого хочу, убираю, кого хочу, назначаю», – думал покойный Михаил Юрьевич Лесин. Я не мог этого допустить. Кроме того, я считаю, что, хотя Плющев и был некорректен в своем высказывании, но это его право – быть некорректным в своем личном пространстве. Он взрослый парень, и главный редактор ему не воспитатель. Поэтому единственный компромисс, на который я тогда пошел, заключался в том, что я абсолютно незаслуженно и несправедливо отстранил Плющева от эфира на месяц.

При этом с Лесиным мы общались по-дружески и до, и после его отставки, но не были друзьями. И Березовский, и Лесин были врагами, которые хотели уничтожить «Эхо Москвы». Я это помню, я очень злопамятный. Именно поэтому я смотрю за тем, каким образом они ушли из жизни. Именно поэтому я не совсем доверяю официальным версиям. Есть очень много вопросов по смерти Лесина в Вашингтоне. Надо следить, надо быть наблюдательным, надо задавать вопросы. Были люди, заинтересованные в том, чтобы Лесин не разинул пасть. Лесин – это свидетель по делу об отъеме НТВ в 2000 году. Группа – я, мои коллеги, Владимир Гусинский – мы внимательно следим за расследованием гибели Лесина. Там есть вопросы, там есть дыры, но пока версию, которую высказал я о том, что это смерть насильственная, но случайная, никто не опроверг. Лесин мог подраться с кем-то на улице. Он был выпивши, и официально заявлено, что в его крови нашли много этанола. Может быть, его избили до полусмерти, он добрался до своего номера и умер. Или это целенаправленное убийство Михаила Лесина…

Возвращаясь к истории с твитом Плющева – самое важное в ней было то, что журналисты осознали, что их публичное поведение в соцсетях бросает некий отсвет и дает толкование, что это позиция «Эха Москвы». Именно поэтому очень многие мои журналисты записали в своих профилях: «Вообще-то я заместитель главного редактора, но здесь я – свободный человек». И это очень важно. Я не могу регулировать частную жизнь журналиста. Многие корпорации решают этот вопрос по-другому. Я не знаю, как правильно и как эффективно. Но прежде чем принять любую запретительную меру, я очень долго думаю. Для меня это архаичный ответ на модернистский вызов. Не соответствует моим правилам. Я боюсь подписать такую вещь: а вдруг это отбросит меня назад по сравнению с каким-нибудь «Шансоном» или «Ностальжи»? Вдруг от меня уйдут журналисты? И, кроме того, это неэффективно. Ведь тогда я буду вынужден сидеть и отсматривать «Твиттеры», «Инстаграмы», «Фейсбуки» многих людей. Я, может, и произвожу впечатление больного человека, но не до такой же степени.

Свой «Твиттер», у которого подписчиков больше, чем у любой газеты я считаю его пространством, где я могу высказаться более свободно. Там я могу вступить в полемику с неизвестными мне людьми. Могу «запостить» то, что мне интересно. В моем профайле указано: «Ретвит не означает согласия» – это означает, что это важная тема, и мне показалось важным, чтобы мои подписчики («фолловеры»), а их, на секундочку, почти 900 тысяч человек, с ней ознакомились. Это мой садик без забора, в который каждый может заглянуть. Кроме того, там я знакомлюсь с массой людей, получаю массу экспертных мнений. Это часть моей жизни. Но только моей – не эховской.

Хочу сказать моим читателям: не верьте тем, кто утверждает, что бумажная пресса скоро умрет. Я уже два года выпускаю исторический журнал «Дилетант» и вижу, как растут интерес и тиражи. И с «бумагой» это происходит во всем мире. Недавно американский журнал Newsweek, который несколько лет жил только в Сети, вернулся к бумажной версии. Газета «Вашингтон пост» начала наращивать подписную кампанию своей бумажной версии. «Бумага», пережив определенный кризис, сейчас становится своего рода «элитным блюдом – для тех, кто понимает». Поэтому соцсети будут естественным образом конкурировать с традиционными СМИ, но их не вытеснят.

Журналистика факта