Мое поколение

В конце концов он махнул рукой:

— Ладно! Валите как хотите…

Ему сказали тогда, что раз так, то надо провести реорганизацию всей центральной ячейки. Но он заупрямился.

— Кожевникам — ячейку и пищевикам — ячейку, а все остальное пусть идет по-старому.

И когда ему перечили, он начинал кричать:

— Что-о?! Клади билет на стол! Всех из комсомола выгоню!

Иногда на него находил приступ деятельности. Он созывал бюро, запирал двери, искуривал гору махорки и замучивал управдела.

— Пиши, — кричал он, — пиши: Иванова исключить из комсомола! Ярхо объявить строгий выговор, Матвейчика снять с работы! Кто против? Идем дальше… Дело Сергеева. Предлагаю исключить… Кто против?

Он знал, что его называют в организации «грозой», ему доставляло огромное удовольствие видеть, как бледнеют под его взглядом молоденькие комсомолки. С ними он разговаривал только криком.

Потом приступ деятельности проходил, и Кружан опять впадал в апатию.

Его вызвали однажды в губкомол для доклада. Он пришел и заявил:

— У меня бумажек с собой нет. Чего докладывать, не знаю. Спрашивайте, я отвечу.

Его спросили, сколько комсомольцев в организации. Он, не задумываясь, ответил:

— Сколько комсомольцев — не считал, но думаю, что штыков полтораста мог бы вывести на борьбу с бандитами.

И члены бюро не знали, как быть с Кружаном: боевой парень, а ничего не хочет делать. Они пытались убедить его, образумить, секретарь губкомола сам задушевно поговорил с ним и отпустил Кружана, вполне уверенный в том, что парень теперь возьмется за дело. Но Кружан приехал домой и зажил по-прежнему: играл в клубе в «лопаточки», пел блатные песни, носил старую гимнастерку, а иногда пил.

Однажды в горком явился молодой скуластый паренек в рабочем, измазанном машинным маслом кожухе и сказал ему:

— Товарищ Кружан! Извещаю тебя, что послезавтра твой отчет на нашей ячейке.

— Какой отчет? — пробурчал Кружан. — На какой ячейке? Откуда ты взялся? Кто ты есть такой?

— Отчет такой: о работе горкома, — хладнокровно объявил паренек. — Считаем, что плохая работа, но все-таки решили обсудить. Ячейка наша — завод бывший Фарке, гвозди и проволоку делаем. А я ее секретарь.

— Что-о? Там Глина Андрюшка секретарь. Что ты мне голову морочишь?

— Был Глина, — невозмутимо ответил паренек, — а теперь я. Вчера выбрали. Мы вам протокол послали.

Паренек показался знакомым Кружану. Он всмотрелся в него, но не узнал. Мало ли ребят бывает в горкоме!

— Отчитываться я не буду. Всякий придет отчета требовать, а я — говори! Язык у меня не казенный.

— Тогда мы без твоего присутствия вопрос решим, — уверенно сказал паренек.

— Что-о?! — заорал Кружан. — Ты откуда взялся? Как ты со мной разговариваешь?! Где билет? Давай билет! Исключаю я тебя из комсомола.

— Билет не отдам, — тихо сказал парень. — Не ты мне давал, а ячейка. Я ячейке отдам, если надо будет. А может, тебе самому придется билет сдавать.

Кружан даже на стуле подпрыгнул.

— Кто такой? Как фамилия? — закричал он. — Борька, запиши его фамилию.

— Гайдаш мне фамилия, — сказал скуластый паренек, — Алексей Гайдаш. Можете записать, я не из робких.

Жизнь Алеши всегда складывалась так, что он попадал в самую гущу борьбы.

Он пошел в школу учиться, добывать знания, нужные в жизни и годные в дело, но вместо учебы полез в драку с Ковалевым.

Он пошел в комсомол работать, комсомол представлялся ему своеобразной биржей, где каждого парня немедленно двигают в дело, но оказалось, что и здесь ему прежде всего предстоит ввязаться в драку.

Спокойных гаваней не было на Алешином пути, его кораблю предстояло большое и бурное плавание. Его паруса раздувало штормовым ветром. Но Алеша, конечно, никогда не думал о том, почему так, а не иначе складывается его дорога. Драться, лезть в самую гущу, отстаивать свою правду, бороться, торопиться вперед было его естественным состоянием. Он не умел иначе. Он был такой. Он никогда не мог понять людей, успокоившихся и сложивших в чемоданы свои планы, мечты, идеи и забросивших эти чемоданы в пыльный угол чердака.

Когда он возвращался от Рябинина, ему встретились Валька Бакинский, Тася и Марина. Они радостно бросились ему навстречу, и он сам сердечно обрадовался им. Они смотрели на него так, словно он вернулся из кругосветного путешествия. Они ведь ничего не видели и ничего не знают. Они не знают даже, как ездят зайцем на товарном поезде.

Они забросали его рассказами о своей жизни. Началась полоса вечеринок, сообщили они ему; сейчас они идут от Толи Пышного.

— В нашей компании не хватало только тебя, — заявил Валька. — Но теперь ты с нами.

Алеша ничего не ответил. Он выслушал их всех и сказал:

— А знаете, я вступаю в комсомол.

Что случилось с ними? Алеша только усмехнулся, увидев, как сразу отпрянули все от него.

— Да, — повторил он, — вступаю в комсомол.

— Папа не пустит в наш дом комсомольца, — прошептала Тася так, чтобы он один слышал.

«А плевать мне на твоего папу!» — подумал Алеша, плюнул, но ничего не сказал. Неужели ему нравилась когда-то эта пухленькая, курносая девочка с огромными бантами в волосах?

Он хотел повернуться и уйти, но его задержал Валька.