Мое прекрасное забвение. Моя прекрасная свадьба

Я уже видела этот взгляд: именно так Трентон смотрел, намереваясь выбить из кого-нибудь дух.

– Эй, полегче! – сказала я, вылетая из-за стойки.

Глаза Клея округлились от страха. Джереми положил руку Трентону на плечо. Тот медленно опустил взгляд на ладонь парня:

– Ты умереть сегодня решил?

Джереми тут же отрицательно покачал головой.

– Тогда, братишка, не трогай меня.

В приемную примчалась Хейзел, но напуганной не выглядела: ей всего лишь хотелось посмотреть представление. Трентон пнул дверь и вытолкнул Клея на улицу. Парень приземлился на пятую точку, потом с трудом поднялся на ноги. Их спутница неторопливо вышла из салона, поглядывая на Трентона и накручивая на палец длинный золотистый локон.

– Кайли, не обольщайся. Это тот псих, из-за которого пару лет назад погибла девчонка.

Трентон кинулся к двери, но я встала у него на пути. Возбужденно дыша, он тем не менее притормозил, а Клей поспешно скрылся в своем сияющем черном внедорожнике.

Пока компания покидала стоянку, я держала руку на груди у Трента. Он по-прежнему учащенно дышал и трясся от ярости. Его взгляд чуть не прожег дыру в автомобиле.

Хейзел крутанулась на каблуках и без единого слова удалилась к себе.

– Я не убивал ее, – тихо произнес Трентон.

– Знаю. – Я похлопала его по плечу, потом достала из сумочки ключи. – Ты в порядке?

– Ага.

Однако по мутным глазам было видно, что вовсе он не в порядке. Я прекрасно знала, что такое окунуться в неприятные воспоминания. Даже более года спустя одно лишь упоминание об аварии накрывало Трентона с головой.

– У меня дома есть бутылка виски «Краун» и колбаса. Давай так напьемся, чтобы нас тошнило сэндвичами.

Трентон слегка улыбнулся:

– Звучит потрясно.

– Еще бы! Идем. Хейзел, до завтра!

Трентон проследовал за мной до квартиры, а там я направилась прямиком к бару.

– «Краун» с колой или чистый? – крикнула я с кухни.

– Чистый, – сказал он у меня за спиной.

Я аж подпрыгнула от неожиданности.

– Боже, как ты меня напугал!

– Извини. – Трентон выдавил улыбку.

Левой рукой я подбросила бутылку в воздух, поймала правой и налила двойную порцию в два стакана.

– Классно иметь личного бармена. – Улыбка Трентона стала чуть шире.

– Странно, что я еще не разучилась. У меня было слишком много выходных. Когда в среду выйду на работу, то, наверное, не обнаружу прежних навыков на месте.

Я передала ему виски, и мы чокнулись стаканами.

– За «Краун».

– За сволочную жизнь, – сказал Трентон, и его улыбка погасла.

– За выживание, – провозгласила я, поднесла стакан к губам и запрокинула голову.

Трентон сделал то же самое.

Я взяла у него пустой стакан и налила новую порцию.

– Мы хотим напиться так, чтобы языком еле ворочать или чтобы молиться на унитаз?

– Как пойдет.

Я передала ему стакан, взяла бутылку и повела Трентона к дивану. Затем подняла свой стакан:

– За вторую работу!

– За то, чтобы проводить больше времени с классными людьми.

– За братьев, которые делают твою жизнь невыносимой.

– За это я тоже выпью, – сказал Трентон и опустошил стакан. – Я обожаю своих братьев. Что угодно для них сделаю, но иногда мне кажется, будто я единственный, кому есть дело до отца, понимаешь?

– А мне иногда кажется, будто я единственная, кому нет дела до моего.

Трентон перевел взгляд с пустого стакана на меня.

– Он старой закалки, – пояснила я. – Не спорить. Не высказывать своего мнения. Не плакать, когда он лупит маму.

Трентон напрягся.

– Сейчас он этого уже не делает. Но раньше бывало. Цеплялся к нам, детям, понимаешь? Чтобы она осталась. Чтобы по-прежнему любила его.

– Черт побери, это ужасно.

– Твои родители любили друг друга? – спросила я.

– Безумно. – На губах Трентона появилась легкая улыбка.

– Здорово, – тоже с улыбкой ответила я.

– Ну а что… теперь?

– Все ведут себя так, будто ничего не было. Он сейчас стал получше, так что тот, кто не хочет забывать, как долго она по утрам собиралась, потому что приходилось маскировать синяки, – тот считается плохим. Короче говоря, плохая – это я.

– Не надо так думать. Если бы кто-нибудь обидел мою маму… пусть даже отец… я бы никогда его не простил. Он хотя бы извинялся?

– Ни разу. А следовало бы. Перед ней. Перед нами. Всеми нами.

На этот раз Трентон сам протянул мне пустой стакан. Я налила ему, и мы вновь произнесли тосты.

– За верность, – сказал он.

– За побег, – сказала я.

– За это я выпью, – согласился Трентон, и мы одновременно выпили.

Я подтянула колени к груди, опустила на них голову и посмотрела на Трентона.

Тень от красной бейсболки падала ему на глаза. Они с братьями были похожи как две капли воды, а четверо младших могли запросто сойти за близнецов.

Трентон притянул меня к себе за футболку и крепко обнял. Я заметила на внутренней стороне его левой руки надпись «Диана», а чуть пониже, более мелким и наклонным шрифтом – «Макензи».

– Это…

– Да. – Трентон развернул руку, чтобы взглянуть.

Мгновение мы сидели в тишине, потом он заговорил:

– Все эти слухи – брехня, ты же знаешь.

Я выпрямилась и замахала руками:

– Я знаю, знаю.

– Просто я не смог вернуться, ведь все смотрели на меня так, будто я убил ее.

Я покачала головой:

– Никто так не думает.

– Родители Макензи думают.