Мое проклятие

— С вашей стороны, — не дослушав, бесцеремонно перебила собеседница, — было странно спросить, почему я настолько стара, а не как мне вообще удалось выжить и так долго существовать после смерти господина. Именно об этом в первую очередь попыталась бы узнать любая из воспитанниц обители.

Отвела глаза, признавая ее правоту, и невольно поежилась, когда раздался мерный, бесцветный голос.

— Саэр Крэаз погиб почти десять лет назад. Не спрашивайте, что случилось, все равно не скажу. Многого сама не знаю. А то, о чем догадываюсь, предпочитаю пока оставить при себе. Для нашей обоюдной пользы. Может, когда-нибудь, когда почувствую, что пора… — Женщина резко оборвала фразу, а когда продолжила, заговорила уже о другом: — Савард был тогда совсем не готов. В течение восьми лет после смерти отца он обучался, наращивал силу для того, чтобы пройти ритуал, стать дваждырожденным и взять под свою руку обезглавленный род. Император принял на себя бремя личного наставничества, заменив Игерда. — Снова короткая пауза, и опять резкий поворот в рассказе. — Сирра Крэаз протянула очень долго. Ее душа покинула мир всего лишь год назад. Это невероятно много для жены главы сильнейшего рода империи. Господин в высшей степени бережно относился к супруге, — в последних словах наставницы плескалась горечь. — Я же должна была уйти почти следом за ним, не позднее чем через год. А вот не угасла до сих пор. И не собираюсь. Согласитесь, молодость и красота — небольшая плата за возможность жить и дышать.

Пронзительные темные глаза с вызовом уставились на меня, требуя ответа.

— Не знаю, — не стала лукавить. — Не думала над этим.

— А зря, — резкие слова наставницы льдинками оседали в окружающей тишине. — Мы существуем, пока живы наши мужчины. Энергия, что несет в себе их сила, необходима нам как воздух.

— «Мы» это кто? Кого вы имеете в виду? — в душе еще теплилась надежда, что ко мне все это никак не относится.

— Всех, сирра Кателлина. Всех, — опять насмешка в голосе. — Наиды обретают зависимость вместе с инициацией.

Кариффа помедлила, словно давая возможность задать вопрос. И я не стала обманывать ее ожиданий.

— А жены?

— После рождения первого ребенка.

Получается, у законной супруги есть возможность прожить во вдовстве долго и счастливо, если на момент смерти мужа она не успела родить от него ребенка. Печально. Но у наиды и такого шанса нет.

— Значит, чтобы гарантированно остаться живой, жене просто не нужно беременеть? — решила сразу же озвучить свои мысли.

— Может быть, и так, — очередной хриплый смешок, похожий на карканье, — да только если сирра способна к деторождению, она при всем желании не может не понести. Причем сразу же, после первой ночи или одной из последующих. А если неспособна — возвращается родителям, а саэр женится снова. Но так случается чрезвычайно редко. Все высокородные девушки, кроме предназначенных в наиды, с детства готовятся стать женами и матерями.

— А наиды?

— Мы не рожаем детей саэрам.

Коротко и ясно. Впрочем, нет, не ясно.

— А почему?

В ответ безразличное:

— Не можем.

Понятней не стало. Но чувствовала, выведывать подробности не имеет смысла. Все равно к сказанному Кариффа ничего не прибавит. Или не знает, или пока не хочет говорить. Ладно. Сама докопаюсь. А вот другие моменты, волнующие не меньше, попробую прояснить сейчас.

— А что, все главы этого рода расстаются с жизнью так рано и скоропостижно?

Я, конечно, ни в коей мере не хотела показаться дерзкой, но вопрос меня действительно интересовал. И сильно. Если все Крэазы мрут как мухи в расцвете лет, а наиды зависят от их силы и без нее погибают, то будущее совсем не радует. Деликатно выражаясь. И в связи с этим актуальным становится тот самый вопрос, который, по мнению Кариффы, давно уже должна была задать каждая настоящая наида.

— Наставница, а как вам удалось избежать уготованной участи и остаться в живых после гибели господина?

Несколько минут прошло в напряженном, тягостном ожидании. Женщина не спешила отвечать. Казалось, она вообще внезапно забыла о моем существовании, о том, что находится здесь не одна. Сидела, прямая как струна, и, поджав губы, смотрела куда-то вдаль тяжелым немигающим взглядом. Я не могла дальше терпеть густую давящую тишину. Встала, подошла к маленькому фонтанчику, что весело звенел в двух шагах от кресел, разбрасывая вокруг радужные капли, присела на край бортика и подставила руку под струю прозрачной холодной воды. Стало легче.

Старуха по-прежнему молчала. Значит, не хочет об этом говорить. Не доверяет? Или утаивает то, что мне, по ее мнению, не надо знать?