Мое самодержавное правление

Во время Венгерской кампании как-то так выходило, что рота капитана Смирнова, случайно или нет, употреблялась всегда на самые трудные и опасные предприятия. Где надо было совершить что-нибудь почти невозможное, туда всегда назначали капитана Смирнова с его ротой. Видимо, начальник штаба не забывал его и желал, вероятно, доставить ему случай отличиться.

Капитан Смирнов не роптал на это и исполнял все поручения с тем же спокойным хладнокровием, с которым проходил всю свою службу.

После каждого дела, поверяя ряды своей роты и не досчитываясь в ней многих, он тяжело вздыхал и записывал в памятную книжку имена убитых, за которых потом читал молитвы пред оставшимися в живых. Каждый вечер, после обычной молитвы «Отче наш», отделенные унтер-офицеры должны были прочитывать, каждый пред своим отделением, списки убитых, заканчивая этот перечень молитвою: «Помяни их, Господи, во царствии Твоем».

Между тем списки эти делались все длиннее и длиннее, по мере хода войны. Рота капитана Смирнова таяла, как свечка, и он уже рассчитывал, что если война продлится еще столько же времени, то он вернется в Poccию с одним барабанщиком. Несмотря на то, при представлениях к наградам штабные писаря всегда забывали внести роту капитана Смирнова в список отличившихся.

Вступая в Венгрию, капитан ввел под своей командой ровно триста человек саперов, а привел обратно всего сто двенадцать. Две трети его роты усеяли своими костями венгерские равнины. Капитан сделался угрюм.

– Мне ничего не надо, – говорил он иногда своим офицерам. – Но мне обидно то, что за всю кампанию на нашу роту не дали даже одного Георгиевского креста. А ведь мы его крепко заслужили.

Года через три после Венгерской кампании капитан Смирнов должен был участвовать со своей ротой в Красносельском лагерном сборе. Рота его была, конечно, пополнена, но все герои, завершившие с ним поход, были налицо.

Капитан насыпал перед своей палаткой небольшой курган, обделал его дерном и наверху поставил небольшую бронзовую статуэтку, изображавшую какого-то испанца, со шпагой в руке. Эта статуэтка была единственным трофеем, вынесенным им из Венгерского похода.

Он очень дорожил ею, всегда держал в своем письменном столе, а тут почему-то вздумал поставить на видном месте, рискуя даже, что ее могут украсть. Когда его спрашивали, для чего он это сделал и что изображает этот курган, он отвечал, что это памятник его солдатам, погибшим в венгерской кампании.

Слух об этом игрушечном памятнике и об авторе его, разумеется, разошелся по лагерю, и в свободное время многие офицеры гвардейских полков заходили, во время прогулки, посмотреть на него, причем заговаривали с капитаном Смирновым, часто сидевшим на стуле у своей палатки с неизменной трубкой в руках. Так как в гвардейских полках служат многие наши аристократы, близкие ко двору, то не мудрено, что рассказ о чудаке капитане как-нибудь дошел до слуха императора.

Однажды вечером капитан сидел в своей палатки за самоваром, как заслышал крик дежурных: «Всем на линию!». Это значит, что лагерь обходит кто-нибудь из начальствующих лиц. Быстро одевшись в сюртук, капитан Смирнов вышел из палатки и начал осматривать сбежавшихся солдат.

– С которого фланга? – спросил он дежурного.

– С левого, ваше ск-родие.

Капитан взглянул по указанному направлению и легко узнал вдали внушительную фигуру императора Николая Павловича, который шел пешком, с небольшою свитой, но которая постепенно увеличивалась, по мере того как государь подвигался далее. Экипаж его следовал сзади.

– Государь идет! – сказал капитан своей роте. – Подтянитесь, ребята! Смотрите веселее! Выровняйтесь хорошенько. Глаза налево!

Государь между тем приближался. Он шел, почти не останавливаясь, здороваясь с выстроенными частями войск, и в скором времени приблизился к месту расположения роты капитана Смирнова.

– Здорово, ребята!

– Здравия желаем вашему императорскому величеству! – дружно ответили саперы.

Палатка капитана Смирнова приходилась как раз у правого фланга выстроившейся роты, так что курган со статуэткой находился на самом пути государя. Император, разумеется, заметил его.

– Что это такое? – спросил он капитана, державшего руку под козырек.

– Это, ваше величество, памятник Венгерской кампании! – громко ответил капитан.

Государь сначала улыбнулся, но потом лицо его быстро приняло свое обычное серьезное выражение. Как наружность капитана, угрюмого, закаленного в боях воина, так и твердый, уверенный голос, которым он ответил, невольно обратили на себя внимание императора.

– Ты был в Венгрии? – спросил он.

– Вместе со своей ротой, ваше величество, – ответил капитан, показав на солдат, о которых всегда думал больше, чем о себе.

Государь внимательно оглянул саперов. Капитан понял этот взгляд.

– Тут теперь полторы сотни новичков, ваше величество, – сказал он.

– А где же кавалеры твои? Я ни одного не вижу!

– Мои кавалеры, ваше величество, остались в Венгрии. Домой я привел людей, должно быть, никуда не годных, – смело ответил капитан.

Император нахмурился. Он, очевидно, начал угадывать смысл ответов капитана.