Мое самоубийство

Мне вспоминается карикатура из журнала «Асьет о бёр»⁷, на которой был изображен адвокат, защищающий преступника перед судом присяжных. Этот адвокат говорил: «Да, господа, мы крали, мы насиловали, мы убивали. Но все это совершалось во имя Бога, Царя и Отечества». И подумать только что в некоторых странах есть люди хорошо воспитанные, добродетельные, всеми почитаемые, христиане, и при всем том — империалисты! Они даже не замечают, сколько гнусности в их патриотизме.

Определенно, я как человек аморальный, не дорожу уважением добропорядочных граждан.

«Как красиво солнце вечером согретым!
Как глубоко небо! В сердце сколько струн!»⁸

Я пущу себе пулю в сердце. Наверняка будет не так больно, как в голову.

Я не боюсь того, что со мной случится потом, ибо у меня есть вера: я знаю, что не предстану пред Высшим Судией. «Потешные суды»⁹ есть только на земле.

Но все же я буду волноваться. Для пущей беспечности сначала выпью старого портвейна.

Возможно, я промахнусь. Если бы законы придумывались людьми милосердными, они бы облегчали самоубийство тем, кто хочет уйти.

Ко мне вновь приходили друзья: предлагали помочь, излечить. Я отказался, поскольку хорошо знаю, ничто не сможет избавить меня от желаний, образов и мыслей, которые я ношу в себе уже сорок лет.

Надо будет принять меры предосторожности, чтобы выстрел не оказался слишком громким для чувствительного сердца.

Факсимиле записки, оставленной автором накануне своего самоубийства в Лозанне 7 ноября 1925 года.

6 ноября 1925 года

Дорогой друг,

Вчера я тебе солгал. Я вынужден быть осторожным; не хочу, чтобы помешали моему самоубийству. Когда ты получишь эту записку, я буду мертв (если, конечно, не промахнусь).

Я исчерпал все в себе и вокруг себя, и это непоправимо.

Прощай.

А.Р.