Моё темноглазое несчастье

– Гляжу, все тебе рады, – заметил Степаныч. Расстегнув пуговицы кителя, он грузно опустился в кресло. – Садись давай! Что как чужая?

Я послушно села на стул и огляделась по сторонам. Ничего не изменилось. Абсолютно. Хотя, чего я хочу? Меня не было всего полгода.

– Что, уже забыла, как тут все выглядит? – с добродушной ухмылкой поинтересовался Степаныч.

– Да нет, – помотала головой я. – Просто осматриваюсь, привыкаю.

– Ну, привыкать тебе не обязательно. Кравцов мне сказал, что числиться ты здесь будешь только на бумагах. – Бочкин нехотя поднялся, подошел к окну и, отодвинув занавеску, за которой скрывался электрический чайник, спросил: – Чай будешь?

– Давайте. – Распивать тут чаи мне не хотелось, но отказать было бы невежливо.

Бочкин нажал на кнопку в ручке чайника, пошуршал в темном пакете с красными розами и выудил оттуда коробку конфет.

– Я-то понимаю, что ты здесь не просто так, – заговорщицким тоном продолжил он. – Но остальные будут думать, что тебя из Москвы погнали. И отмазка с делом Чокнутого акушера не прокатит. Ты только не припирайся, не спорь, со всем соглашайся. Тем более тебе тут и находиться-то не надо будет.

– Да я все понимаю, – поспешила заверить Степаныча я. – Сами знаете, я могу стерпеть, если на кону серьезное дело. Подождите-ка! Что еще за Чокнутый акушер?

– Да одно глухое дело, – отмахнулся Бочкин. Лицо у него тут же скисло, и мне сразу стало понятно, что говорить об этом ему совсем не хочется. – Уже года четыре прошло с первого трупа, а подозреваемого все никак не найдем. Еще и улик нет. Дело хотят приостановить. Один только Никитка над ним бьется, как одержимый.

– А причем тут наш перевод?

– Дык вы же сегодня похожую жертву нашли, – пояснил Бочкин, бросая нетерпеливые взгляды на чайник. – Не факт, конечно, что дела связаны, но Кравцов велел использовать это как повод для перевода.

У меня даже рот приоткрылся от удивления, которое тут же сменилось на возмущение.

– А если дела и правда связаны?! – воскликнула я так громко, что Бочкин даже вздрогнул. – Если я могу помочь с поимкой преступника? Если хочу работать, как полагается?

Бочкин опустился в свое кресло и скривился.

– Нет. Кравцов велел не отвлекать тебя от основного задания.

– Ну Николай Степанович, ну пожа-а-алуйста! – принялась упрашивать добродушного толстяка я. – Вы же столько пряников получите, если мы это глухое дело раскроем. Ну разрешите его расследовать! Пожа-а-а-алуйста!

Бочкин внимательно посмотрел на меня и задумчиво крякнул. Раскрыл конфеты, подвинул коробку ко мне поближе.

– Ну, раз ты так хочешь… – сказал Бочкин, сложив ладони домиком.

Я уверенно закивала. Черта с два я упущу это дело!

– Тогда сделаем вот как, – перешел на шепот Степаныч. – Будете приходить со своим напарником, когда сможете. Но не частите! Нечего здесь постоянно околачиваться, тем более вместе. По одному ходить будете! И Кравцову об этом ни слова!

– Могила! – пообещала я, изображая, что закрываю рот на замок.

– Вот и славно, – довольно улыбнулся Степаныч.

Щелкнул чайник, извещая о том, что вода вскипела. Бочкин засуетился, достал из выдвижного ящика две чашки, печенье, заветренный зефир.

– Николай Степанович, а расскажите кратко о деле, – попросила я, когда Бочкин налил мне чай и сунул в руку конфету.

– Ох, – вздохнул начальник. – Не могла о чем-то хорошем спросить? Эх, ну ладно. Года четыре назад на остановке нашли мертвую женщину. Бедняжка скончалась от кровопотери после искусственного прерывания беременности. Причем не в клинике, а подпольно. Мы не особо насторожились. Подумали, что сходила она, дура, к какой-то бабке, та ее так и покромсала. Однако потом нашли еще два тела на улице. Эти женщины тоже умерли от кровопотери вследствие… – Степаныч скривился и густо покраснел. – Ну, ты поняла.

Я кивнула.

– Странно, что я раньше об этом деле не слышала…

– Мы все в строгой секретности держали, – пояснил Бочкин. – Сама понимаешь, ситуация-то непростая.

Я снова кивнула.

– А выжившие есть?

Бочкин помотал головой, помакал печенье в чай и откусил разбухший кусочек.

– Если бы были, мы бы с мертвой точки сдвинулись, а тут – глушь полнейшая.

Задумчиво хмыкнув, я съела еще одну конфету. Выходит, этот Чокнутый акушер родом из Алексеевска. Оказывал здесь свои услуги, а затем, испугавшись преследования, махнул в Москву, где возобновил свою деятельность.

– Если ваши жертвы умерли от кровопотери, то почему наша была задушена? – вслух начала размышлять я.

– А вот это ты уже с Никитой обсуждай. Не хочу больше об этом говорить, – отмахнулся от меня Бочкин. – Лучше расскажи, как в Москве жила.

Пришлось мне отложить интересную тему на потом и рассказывать Бочкину о моей недолгой, но счастливой и интересной жизни в Москве. После того, как хорошие темы для разговора были исчерпаны, я, допив вторую чашку чая, сказала, что мне пора.

– Уже? – немного расстроился Степаныч. – Может, еще чашечку выпьешь?

Я решительно замотала головой.

– Не могу, у меня еще питомец не кормлен. – Слово «питомец» я произнесла многозначительным тоном.