«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Мне часто до войны приходилось спорить с Пренаном по вопросу о продажности политических и военных деятелей, журналистов и т. д. Я не представлял себе, чем можно подкупить, например, маршала Petain’а на верху славы, почестей и т. д. или какого-либо министра республики. Оказалось, что это не только осуществимо, но и не так дорого обходится. В смысле информации немецкие издания «Signal»[717], «Pariser Zeitung»[718] и т. д. давали гораздо больше и обо многом проговаривались[719].

Я уже упоминал об увольнении ректора Roussy; в это же время был уволен ряд других лиц, одни, как Langevin, — за близость к коммунистам, другие, как Lanquine, — за принадлежность к масонским ложам, третьи — за еврейское происхождение. Доносы шли, по-видимому, из академических кругов.

От Montel потребовали доказательств его арийского происхождения; он предъявил вырезки из очень давних газет, где описывалась церемония его крещения в присутствии двух его дядюшек, из коих один был епископом, а другой — генералом. Казалось бы, достаточно, но ему с торжеством задали вопрос: «Каким же образом вы — не еврей, если Blanche Montel — еврейка?» Он развел руками и сказал, что ничего общего с ней не имеет и даже не уверен, что имя, которое она носит на сцене, действительно принадлежит ей. Допрашивал его Carcopino, который был в начале своей вишистской карьеры и которому потом, во имя «национального примирения» (предлог, который всегда покрывает какую-нибудь пакость), все его прегрешения были прощены.

На горизонте появлялись новые фигуры, хотя и довольно старые: например, Montandon. Давно ли этот господин вел почти коммунистическую линию, ездил в Москву, выпускал советофильские книги, принадлежал к Comité de vigilance[720], высказывался против расизма и как политик, и как этнограф. И вдруг он выползает в качестве эксперта по еврейским и вообще расовым вопросам и как антиеврейский публицист в рептильной прессе. К нему обращаются немцы, когда нужно установить расовую принадлежность какого-либо гражданина, и родственники этого гражданина дают ему за благоприятную экспертизу крупные взятки (порядка полмиллиона).

Экспертизы всегда даются в процентах: «Нос своею изогнутостью указывает на наличие еврейской крови, но толстый конец несомненно арийского происхождения; можно было бы гарантировать свыше шестидесяти процентов арийских влияний; это число подтверждается и другими признаками…» И так далее в том же роде. Конечно, Montandon явился преемником Paul Rivet по этнографическим учреждениям, и ему была поручена позорная кафедра по еврейскому вопросу, учрежденная в Сорбонне тем же Carcopino. При освобождении Франции кто-то догадался прикончить Montandon, а то во имя национального примирения он был бы persona grata[721] и наслаждался бы результатами своих экспертиз.

Во главе Recherche Scientifique был поставлен геолог Jacob. Не знаю, подвергали ли его расовой экспертизе или признали не католическую фамилию протестантской, но арианизм его был довольно быстро признан. В академических кругах Jacob имеет очень плохую репутацию: его считают интриганом, рвачом, беспринципным честолюбцем. Во всяком случае, в заслугу ему на этом посту нужно поставить его поведение: он не проводил никакой расовой политики, несмотря на натиск, которому постоянно подвергался; в научных учреждениях были сохранены евреи и иностранцы.

С большим удивлением осенью 1940 года я получил из Centre National de la Recherche Scientifique бумагу о продлении моей allocation[722] на год; следующее продление пришло, когда я сидел в концентрационном лагере, и в 1944 году, когда мы были в бегах, мне продолжали выплачивать мое содержание[723].

Наиболее часто в конце 1940 года мы видели M-lle Dehorne и Тоню. Первая приносила нам выпуски подпольных изданий. Мне эта литература совершенно не нравилась: информация была очень бедной и очень бледной, программные статьи — примитивны, наивны и крикливы, совершенно не выдержаны с политической точки зрения. Любительская работа. Так оно, конечно, и было; теперь, когда мы знаем, кто редактировал эти издания и в каких условиях они появлялись, их недостатки понятны.

Я не знаю, что в тот момент делали настоящие партийные деятели Франции, но молодые люди из академических кругов, заплатившие жизнью за свою деятельность, были, конечно, «любителями», новичками в этом деле. Через сколько интеллектуальных течений и колебаний прошел, например, Jacques Decour, прежде чем направиться к марксизму. Конечно, его продукция носила следы его эволюции, далеко еще незаконченной в тот момент, когда немцы его прикончили.