«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Учреждая эту выставку, Kishka имел в виду нечто большее и лучшее, чем то, что получилось. Он отрицает искусство для искусства и, тем более, беспредметное и бессюжетное искусство. Искусство для жизни — вот что имелось в виду. Этот девиз был на словах принят очень многими литераторами и художниками, которые его поддержали, но на деле не осуществлен, что мне несколько раз приходилось отмечать, например, по поводу трех предыдущих выставок. Несмотря на это, выставка интересна благодаря очень высокому уровню участников и присутствию среди них многих художников и скульпторов — реалистов[1987].

* * *

23 апреля 1961 г.

В 12 ч. 15 м. Каплан был здесь, чтобы ехать со мной в ресторан на сборище. Ресторан «Sportif»[1988] (24, rue Vieille du Temple) — это маленький еврейский ресторан в еврейском квартале. Я увидел значительно постаревших тех товарищей по лагерю, которые были увезены в Германию 20 марта 1942 года и чудом уцелели.

Был пополневший Заферман: он очень гордится своей книгой и пишет новую. По его сведениям, генерал Голеевский умер через год после приезда в Москву Нины Ивановны, а о ней ничего неизвестно. Игорь Кривошеин побывал в ссылке, откуда был возвращен после смерти Сталина, — так по крайней мере рассказывал брат Игоря после туристической поездки в СССР, источник ненадежный. О семействе Игоря ничего неизвестно.

Был Соркин, экспансивный вояка за правду. Я с ним сцепился, когда он начал ругать нашу камеру за невнимательность к социалистическому сенатору Sellier. Это было в первый день нашего пребывания в Compiègne, и невнимательность состояла в том, что мы позволили Sellier спать на полу, хотя иной возможности в этот первый день у нас не было. Таким же воякой Соркин и остался.

Заферман с яростью говорил о Калужнине; я за Калужнина заступился, не по убеждению, а потому что… Пища оказалась очень высококачественной: и фаршированная рыба, и полцыпленка — все было первого сорта. Вряд ли придется еще раз побывать на таком сборище; год тому назад были 32 человека, а сегодня — 15: кое-кто умер, кое-кто болен (Бриллиант), кое-кто потерял вкус[1989].

* * *

25 мая 1961 г.

К Каплану попал поздно и зря: у него ничего интересного не было. Немного поболтали о Григории Алексеевиче Алексинском. Начну с его сына Григосика: был когда-то очень симпатичным мальчишкой, а вышел из него прескверный комиссар французской полиции. О самом Г. А. все говорят самые скверные вещи, и, пожалуй, ничего иного не скажешь. Можно ставить, конечно, психологические загадки, каким образом из старого большевика, талантливого оратора, талантливого писателя получилась та человеческая дрянь, которая получилась: изменник партии, изменник родины, продажный журналист, юдофоб, монархист… И ведь это не есть влияние его жены: она во всем и всегда была лучше и умнее его. В чем же дело?[1990]

* * *

10 июня 1961 г.

День моего рождения: 78 лет. Что пользы говорить об обстоятельствах, какие сопутствуют этой годовщине, как и другим? Я решил, во всяком случае, посмотреть хороший фильм, и выбрал «Time Machine» по Wells[1991].

Я хорошо помню мое первое знакомство с этим романом. Оно было не прямое. В журнале «Книжки Недели»[1992], который мой отец получал, я регулярно прочитывал литературную хронику. Это было, конечно, в том году, когда роман появился; значит — летом 1895 года, после смерти моей сестры. Мне было двенадцать лет, и я начинал живо всем интересоваться.

В хронике было дано изложение романа с упоминанием о трех и четырех измерениях, о судьбах человечества, о социальных проблемах, и об элоях и морлоках, соответственно — потомках буржуазии и пролетариата, и о предостережении для ныне живущих. Самый роман попал мне в руки лишь четыре года спустя и произвел на меня очень большое впечатление[1993].

* * *

11 июня 1961 г.

Еще воспоминание относительно «Машины времени». В 1910 году летом я и Сима вместе с Савушкой проводили каникулы в Pornic на море в обществе В. И. Ленина, Надежды Константиновны и ее матери, которую все звали «бабушкой», хотя внуков у нее не было. Очень часто за обедом, ужином или чаем обсуждались разные вопросы, за исключением партийной тактики: это исключение — потому, что Сима и Савушка были впередовцами.

Один раз зашел разговор об Уэллсе вообще и об этом романе в частности. Первой заговорила Надежда Константиновна: «Я не понимаю пристрастия к Уэллсу многих хороших товарищей. Что такое Уэллс: даже не пролетарий, а мелкий приказчик, нахватавшийся кое-каких сведений на разных вечерних курсах и из беспорядочного чтения. Естественно, с его мелкобуржуазным происхождением и с таковой же психикой он не пошел дальше фабианства: прекрасная школа оппортунизма…».