«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Моя дружина, состоявшая из трех десятков, находилась на Малой Бронной в студенческой столовой. Войск не было видно. Встречались лишь небольшие патрули драгун (кажется, Сумского драгунского полка), человека по три. Я разослал также патрули по два человека, рекомендовав им не заходить дальше Тверской, Тверского бульвара, Никитской, Садовой. Разбрасываться на большой участок было невозможно. Часа в три неожиданно пришел «Евгений», крайне расстроенный. Я передал ему все наши сомнения, но он только устало махнул рукой и сказал: «Вы неправы и, может быть, скоро сами увидите, что неправы». Я возразил ему, что лозунг «вооруженное восстание», под которым сегодня подписались все революционные организации, нас обязывает делать именно вооруженное восстание. «Бросьте, — ответил он, — вы знаете вооруженные силы и наши, и других партий; все они вместе не насчитывают тысячи человек, а сколько из них способных сражаться? Я убежден, что и сражаться не придется: у правительства здесь тоже нет никаких сил, и ему не на кого опереться; оно уступит без боя».

В этот момент вернулся один из патрулей и сообщил, что на Патриарших прудах полиция устроила засаду и иногда обстреливает проходящих. Я послал десяток ликвидировать это дело, и мы с «Евгением» продолжали беседу. Дружинники очень быстро вернулись с трофеями: несколько наганов и шашек. Из городовых трое были убиты, двое обезоружены и отпущены на слово, а остальные разбежались. Наганы были в крови. Я взглянул на «Евгения» и тут только понял, какой Гамлет скрывался в нем под холодной и бесстрастной оболочкой. На меня тоже очень тяжело повлиял вид первой крови, пролитой если не мной, то по моему распоряжению, но я сумел скрыть это ощущение и сейчас же роздал оружие кандидатам в дружинники. «Евгений» встал, простился и уехал, дав обещание на вечернем совещании окончательно выяснить все неясные для нас вопросы.

К вечеру за мной заехал «Иосиф Георгиевич», и мы с ним на извозчике, с трудом найденном, поехали на совещание. Ехали мы Тверским бульваром и, чем ближе подъезжали к Страстной площади, тем больше встречали народу, а на самой площади перед нами открылась незабываемая картина. Освещения не было, кроме костров, привычных всем москвичам в морозные дни. Сама площадь была почти пуста, но Тверская дальше, к Садовой, была запружена огромнейшей толпой, стоявшей густой стеной. Раздавался гул, и смутно виднелись знамена. Напротив толпы, с другой стороны Тверской, по направлению к нынешнему дому Московского Совета, стояла кавалерия, те же сумские драгуны. Сумский полк почему-то в наших кругах пользовался хорошей репутацией, быть может, потому, что расходившиеся после «университетской осады», о которой я рассказывал выше, были охраняемы сумскими драгунами. По данным военной организации, этот полк причислялся к сочувствующим и в худшем случае нейтральным.

Извозчик волей-неволей остановился. Мы стали уговаривать толпу пропустить нас, но никто не двигался с места. Мы уже собрались повернуть обратно, но нам пришли на помощь несколько рослых штатских, поддерживавших порядок в толпе. Один из них подскочил к нам и спросил, куда нам ехать. Мы назвали улицу. «В таком случае, поезжайте по Тверской вверх и дальше по Садовой». — «А мимо Страстного мы не проедем?» — «Не советую: будет опасно, да и там делается то же самое», — и с этими словами он и другие по его знаку очистили дорогу нашему извозчику и всем другим, проезжавшим мимо. Мы проехали по Тверской, и, когда находились на Садовой, вдруг со стороны бульваров послышались залпы и им в ответ треск револьверных выстрелов. «Началось, — сказал мне „Иосиф Георгиевич“ и прибавил: — А как вы думаете, кто это помог нам проехать?» — «У меня впечатление, что это переодетый околоточный и переодетые городовые», — ответил я. «У меня тоже», — сказал он.

На совещании все были в сборе. Не было только «Евгения» и «Афанасия Ивановича». «Евгений» не пришел совсем; что же касается «Афанасия Ивановича», то он опоздал на час и был страшно взволнован. «Вы знаете, — рассказал он нам, — я ехал на извозчике, но извозчик меня высадил около Страстной площади, и дальше я пошел пешком. На Тверской стояла толпа и против нее — драгуны. Я перешел площадь и пошел мимо Страстного [монастыря]. В этот момент раздались револьверные выстрелы, затем — залпы, и кругом меня все побежали. На Малой Дмитровке я вынул сирену и засвистал. Ко мне сбежалось около десятка человек, оказавшихся дружинниками. Большинство были эсеры, а двое были ваши, — обратился он ко мне. — Я пытался с ними пройти на площадь, но толпы уже не было. Тогда я отпустил дружинников и отправился сюда». После этого сообщения были предъявлены те же запросы и последовали те же ответы, которые никого не удовлетворили.