«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Баррикада стояла на месте и мешала нам видеть, тогда как нас видели с колокольни. Нужно было все-таки отыскать противника, который держался вдали и был для нас недосягаем. Особенную досаду испытывал Петр Иванович со своим браунингом. Я посоветовал ему идти обратно в столовую. «Почему?» — «А какой толк от твоего браунинга?» — «А какой толк от твоих пяти пуль?» Возражение было правильное. Мы разбрелись в поисках мест, откуда противник был бы досягаем, и, кажется, в течение нескольких минут истратили свой небольшой запас патронов. Наше оружие превратилось в палки, и делать больше было нечего, тем более, что противник ограничивался обстрелом, не двигаясь ни на один шаг дальше. Мы покинули бесполезные и не нуждавшиеся больше в нас баррикады и вернулись в столовую. Туда же постепенно возвращались и все другие. Нам было рекомендовано стараться в одиночку выбираться с Пресни.

Мы уговорились с Петром Ивановичем искать временного приюта на университетской обсерватории. Он ушел; я несколько задержался. К сожалению, вышла ошибка. Я считал обсерваторией дом с вышкой в конце Средней Пресни. На месте недоразумение выяснилось, но семья рабочего, жившего в подвальчике, так мило предложила мне скрывать меня, пока можно будет выбраться, что я остался. Из верхнего этажа, пустовавшего по случаю выезда жильцов, были очень хорошо видны Пресненские пруды и оба моста — Пресненский и Горбатый. По Верхне-Прудовой располагались войска. На Горбатом мосту ставилась артиллерия и подготовлялся последний акт — расправа с обезоруженным врагом. Вскоре заговорили пушки, и бомбардировка беззащитной Прохоровской мануфактуры продолжалась до вечера. Изредка с Нижне-Прудовой доносились одиночные выстрелы — последние выстрелы шмидтовских дружинников, на которые войска отвечали бешеными залпами. Но страх перед безоружной Пресней был так силен, что войска не двигались с мест к баррикадам, которых некому и нечем было защищать. Вскоре начались пожары на Нижне-Прудовой, и зарево пожара, то затихая, то разгораясь, освещало грохотавшие пушки и молчаливо двигавшуюся прислугу. С наступлением ночи орудийный огонь прекратился, но ружейная перестрелка продолжалась всю ночь.

Утром мой хозяин пошел на разведку и принес известие, что через Горбатый мост выпускают с Пресни публику. Хотя мои хозяева и предлагали укрывать меня дальше, но я предпочел не отсиживаться, а пробраться домой. Сердечно простился я с давшими мне приют людьми, спустился на Нижне-Прудовую и пошел к Горбатому мосту. Меня обогнало несколько извозчиков, и на одном из них ехал мой товарищ и дружинник П. А. Михайлов. Мои хозяева тоже рекомендовали мне взять извозчика, говоря, что на извозчике легче пропускают, но я отказался. У Горбатого моста стояла огромная толпа желавших пройти. Ей перегораживали путь два ряда солдат: один — у Нижне-Прудового конца моста, другой — у Верхне-Прудового. За вторым рядом на возвышении размещались офицеры, наблюдавшие за всей операцией и вместе с тем решавшие дела заподозренных. Порядок выхода был такой: каждый, желавший пройти, опрашивался кем-либо из солдат первого ряда и затем с поднятыми вверх руками перебегал ко второму ряду, где его обыскивали и затем пропускали или задерживали.

Сцены были раздирающие. Стояли в очереди старик и старуха — по-видимому, муж и жена. Жену пропустили, а мужа задержали — задержали, потому что какой-то штатский шепнул что-то одному из офицеров. Несчастная женщина валялась в ногах и у солдат, и у офицеров. Все было тщетно. Был и такой случай. Человек, прошедший сквозь сито и уже отпущенный, вдруг бросился бежать: вероятно, растерялся от всех пережитых ощущений. По знаку офицера за ним бросился солдат и всадил ему в спину штык. Тело продолжало лежать.

Наконец, очередь дошла и до меня. Мои объяснения сразу показались подозрительными опрашивавшему солдату, и он поместил меня в особую группу. Не знаю, долго ли я стоял в ней, но момент был жуткий. Вдруг я почувствовал устремленный на меня взгляд. Смотрел один из солдат другого ряда, и во взгляде его чувствовался молчаливый призыв. Я, не отдавая себе отчета, поднял руки вверх и перебежал расстояние между рядами, направившись прямо к этому солдату. Он велел мне расстегнуть пальто. Слегка похлопал по бокам, громко сказал: «Ничего нет. Идите, — и тихо прибавил: — Не торопитесь». Я тихо пошел, прошел Б. Девятинский, пересек Новинский бульвар и проходным церковным двором вышел прямо к своей квартире, где не был уже две недели.