«Мое утраченное счастье…». Воспоминания, дневники

Здесь следует несколько остановиться на Трамоте, потому что мы подходим к времени, когда я его покинул. Всероком — Всероссийская эвакуационная комиссия, основанная декретом С[овета] Н[ародных] К[омиссаров] в апреле 1918 года, имела во главе моего давнего и хорошего друга Леву (Мирона Константиновича Шейнфинкеля-Владимирова). С ним мы скоротали бесчисленные часы и дни в Вене в 1908–1909 годах и Париже в последующие годы до 1916-го включительно. Трудно перечислить те услуги, которые мы оказывали друг другу, как и трудно передать глубину доверия и дружбы, которые нас связывали. В качестве заместителей он имел Сергея Владимировича Громана — чудо-ребенка 20 лет, обладавшего огромной инициативой и значительным здравым смыслом при полном отсутствии опыта, и Петра Филипповича Бондарева, старого матерого железнодорожника-движенца, начальника службы движения в НКПС, единственного в своем роде знатока российской железнодорожной организации.

Управляющим делами Всерокома был я, и через управление делами проходили все дела из отделов. Число сотрудников вместе с провинцией было свыше шестисот, иначе говоря — огромное учреждение; вдобавок Лева в качестве чрезвычайного уполномоченного по эвакуации обладал диктаторскими правами, крайне необходимыми для быстроты действия. Вначале речь шла о спасении ценных грузов и промышленных предприятий от немцев, и деятельность Всерокома была направлена на запад. С лета 1918 года, с начала гражданской войны, пришлось также заняться и востоком. К сожалению, в этот решающий момент Лева оказался совместителем; он уже и так в качестве заместителя наркомпрода отдавал нам только четверть своего времени, а с гражданской войной стал членом Реввоенсовета Южного фронта и появлялся у нас раз в три недели. Так мы оказались под командой волевого мальчика двадцати лет и безвольного Петра Филипповича, вдобавок пьяницы и любителя женщин, охотившегося в дебрях Всерокома на всех хорошеньких сотрудниц, а таковых было очень много.

Сергей Владимирович очень любил реформы и в особенности, как очень многие администраторы того времени, — словесные реформы. Вдруг отдавался приказ переименовать отделы в секторы, отделения в секции; не успевала пройти эта реформа, как уже поспевала новая: секции перетасовывались, создавались новые секторы; не успевала еще выясниться полезность этой реформы, как уже производилась новая: создавались три управления, делившиеся на отделы (снова), а отделы — на отделения (снова), и все это опять недели через две шло насмарку. С сотрудниками, особенно — ответственными, за немногими исключениями, Сергей Владимирович обходился чрезвычайно авторитарно, делал необоснованные выговоры и… садился в калошу, потому что первоклассным служащим, подобранным Левой, ничего не стоило разбить аргументацию Сергея Владимировича. И тут он не был игроком fair play:[280] становился к таким людям придирчив и враждебен. Со мной он сталкивался очень часто, но, в общем, относился ко мне с уважением, и мы с ним остались в добрых отношениях и после моего ухода.

К декабрю 1918 года выяснилось, что Лева не может и не желает оставаться во главе Всерокома, а без него Совет народных комиссаров отказывает учреждению в самостоятельном существовании. Начались переговоры с ВСНХ, в результате которых было учреждено Транспортно-материальное управление ВСНХ, сохранившее эвакуационные функции (гражданская война продолжалась), но к этому прибавилось наблюдение за транспортом и хранение всех грузов, проходящих через руки ВСНХ. Этим новым управлением ведал Громан[281], управляющим делами остался я; значительная часть старых сотрудников перешла в новое управление, но далеко не все, и почти все противники Сергея Владимировича не нашли себе места. В новом управлении продолжались эксперименты Сергея Владимировича и даже в ухудшенном виде, потому что над ним уже не было Левы. Ты в новом учреждении сделалась генеральным секретарем коллегии.

К числу моих достоинств принадлежит то, что я совершенно не переношу хаоса и переливания из пустого в порожнее. Каждые две недели производились перетасовки. Секции, секторы, отделения, отделы меняли хозяев и меняли помещения. За год моей работы в Трамоте мой кабинет восемь раз переменил место, и за мной следовали мои сотрудники. В конце концов, несмотря на мое искреннее желание принести максимум пользы, у меня совершенно пропал всякий интерес к этому делу, и я несколько раз обращался к Сергею Владимировичу с просьбой отпустить меня. Но он, ссылаясь на декрет Совнаркома о прикреплении ответственных сотрудников к учреждениям, всякий раз мне в этом отказывал. Я решил, наконец, доставлять ему максимум неприятностей путем критики всех его действий на заседаниях коллегии Трамота, и после одного особенно резкого столкновения подал в отставку, которая была принята. Когда я прощался с ним, он сказал: «Не думайте, что я ничего не понимаю, и, несмотря на все ваши старания быть неприятным, я продолжаю любить и ценить вас; давайте сохраним нашу дружбу». Так оно и продолжалось.