Мое волшебное чудовище

Взвалил, значит, Альму себе на загривок, а та здоровенная бестия, ну как теленок, пудов шесть, наверное, чистого весу! И потопал, одной рукой Альму придерживаю, суку нашу трясучую, а другой Рыжушку свою пугливую за собой по камушкам веду, и тут вдруг Альма, как хвороба какая, на мне чего-то заерзала, да и кувыркнулась с плеча, и по бурунам, да по камушкам полетела, а следом и я за ней, Рыжушки ручонку теплую отпустил, чтобы за мной следом не шибанулась, и ну, башкой, да об камешки с водичкою стучаться, ну, точно конница какая проскакала, а с меня все как с гуся вода, выплываю, значит, с разбитой башкой к тихому омуту, а там уже Альма наша в водоворотах мордой своей трясет да скулит так жалобно, вроде как прощается со всеми, а ее все безумно крутит, ну точно юлу детскую!

Вот энто делишки, – говорю сам себе, вроде как в Кремле дела, а у нас все делишки! Вроде как хилый-прехилый умишко…

Бац! Собачку, гляжу, водоворот уже затянул, а я тут все по сторонам глядел, короче, сам в этот несчастный водоворот ныряю, нащупал барахтелку, Альмочку нашу, да за загривок как ее схватил, и по дну как червь какой от этой каши водяной, вниз по теченью отползаю!

У самого берега выныриваю и бросаю Альму на берег, а тут уж и Рыжушка моя в мокрой телогрейке как куколка какая заграничная стоит, мордочкой своей волшебной улыбается, в меня как героя влюбляется.

Ну, я на бережок тут же выскакиваю, и давай тискать, мять свою Рыжушку, и в губы, и в нос ее целую, родимую, а она только ох да ах, ох да ах!

А Альмочка все вздыхает, глядя на нас, да так сладостно и

так благодарно, что весь лесок, весь бережок в этих слезках блаженно так переливается соловьиными трельками, и через раз умолкает, потрелькает еще раз соловушка и замолкает, а мы с Рыжушкой в кустах ох да ах, ох да ах!

А она мне и говорит:

Я до тебя, – говорит, – Тихон, ни одного такого мужчины

классного не знала! Ты, – говорит, – как Геракл Таврический!

Это, – говорю, – исторический, что ли!

Ага, – смеется Рыжушка, – хорошо еще, говорит, – что ты билетик на тот светик не словил!

А если б словил, – говорю, – то что бы тогда было?!

Тогда, – говорит, – сидела бы на берегу, и выла белугой! Или еще какой зверюгой!

Ну, нет, – говорю, – такие билетики на тот свет пока нам не нужны!

Ага, значит пока?! – злорадно улыбается Рыжуха.

Ну, я в принципе так, – говорю, – а сам зажмуриваюсь и целую ее, родную мою кисоньку, и ухо к ее грудке прижимаю, а сердчишко-то у нее, ну, точно насос какой семитонный, тук-тук, тук-тук, тук-тук, а мне-то как хорошо, и комары вроде как даже успокоились, насытились что ли, то ли от воды стремительной с брызгами улетели!

А чего, – говорю, – ты вдруг про билетик-то на тот светик вспомнила?! Али напилась чего?!

Да, нет, – улыбается Рыжушка, – просто сильно я испугалась тогда за тебя, особенно, когда тебя с головой окровавленной увидала! Ой, даже забыла тебя перебинтовать!

Да, ладно, – говорю, – на мне, – говорю, – все как на собаке заживает! Вон и кровь уже засохла!

А ты, Тихон разве видишь свою ранку на голове?

Да, нет, – говорю, – просто я чувствительный очень, почти как соловей. Вон, послушай, опять запел, затрелькал, засвистел! И так поет, сволочь, хошь плачь, хошь думай про что, одна красотища только в башку лезет! Ах, моя прекрасная Рыжушка!

Ах, любимый мой, Тихоня! – заплакала и обняла меня Рыжуха, а тут и Альма к нам подлезла, и такая хитрая, бестия взяла и промеж нас пробралась.

Тоже, – говорит Рыжуха, – чуть билетик на тот светик не схватила!

Тебя что, – говорю, – Рыжуха, муха какая укусила! Что ты, – говорю, – все про тот свет голосишь, али этот не мил!

Да что ты, Тихон, – смеется, – просто пошутила я!

Ну и шутница же ты у меня, – улыбнулся ей, и опять ее кинулся целовать, сам целую, а из глаз слезы по роже в землю текут, а соловей все поет и поет, шельмец окаянный, а я и вправду чего-то перетрусил, ведь и на самом деле, будто чудо помогло!

Хорошо еще на тот берег переселились, а не тот свет! Теперь уж вряд ли нас догонят! Ночь была уже тепленькой и мы с Рыжушкой мигом задавили хрюшку!

Глава 36

Травы или отравы и безумный спор о говне

Постепенно уходя все дальше в лес, мы с Кларой стали испытывать голод. Сначала мы поели молодую листву липы, и она нам понравилась, она была сочной и сладкой, как молодые листья салата. Однако, голод все равно напоминал о себе каждую минуту. Возможно, желание есть возросло после нашей страстной и нежной любви.

Давай поедим эти желтенькие цветочки, – предложила мне Клара, увидев под липами множество маленьких желтых цветков.

Давай, – согласился я, и мы будто звери бегущие друг с другом наперегонки, стали рвать и поедать эти цветы как голодные коровы.

Однако, уже через несколько минут все мое тело охватил странный жар, к горлу подкатила тошнота, а изображение Клары все изогнулось как в кривом зеркале.

Клара это ты?! – засмеялся я, увидев ее вытянутую рожицу, и меня тут же вырвало.

Она тоже сначала засмеялась, а потом с бульканьем повалилась в траву.

Боже, Клара, как больно! – прошептал я.