И одиночество отступило. Пускай лишь чуть-чуть, но мне стало легче. Он больше не спрашивал, что со мной. Он просто говорил, отвлекая меня от депрессивных мыслей и своих внутренних проблем. Мы пили кофе, ели пирожные, и я даже смеялась.
— И когда я уже почти вхожу, меня окликают, и я останавливаюсь, автоматически продолжая тянуть створку на себя. Ловушка приходит в движение и ведро опрокидывается! К тому моменту я уже оборачиваюсь обратно… Ты когда-нибудь видела, чтобы перед твоим носом вдруг материализовался поток воды? Это конечно зрелище, но в тот момент мне было некогда любоваться — я уже был в прыжке назад с матерным криком. Такого хохота наш кружок не слышал, наверное, даже во времена самых удавшихся комедий.
— А ты что?
— А я отомсти-ил! — Эд гордо выпятил грудь. — Каждому лично! И каждый раз по-новому!
Мы шли по направлению к моему дому. Спокойным, прогулочным шагом, болтая о пустяках. Пустившийся во время наших посиделовк в кафе дождь снова закончился, и сумрачный вечерний воздух был на удивление прозрачен и чист.
Парень рассказывал подобные случаи, широко жестикулируя и… ну, сразу видно, что он не первый год играет во всяческих представлениях и сценках. Он отыгрывал каждого участника рассказа, голосом и мимикой, разворачивая передо мной события в лицах. И его было действительно интересно слушать. Я словно оказалась на уникальном концерте, поставленном специально для меня.
— Меня даже вызывали к директору с просьбой прекратить эти издевательства. Но я пришел туда с истинным покер-фейсом и попросил предъявить доказательства, что это я. Нет, ну, правда, вы видели хоть раз, чтобы я мастерил ловушки? Да я вообще ангел во плоти! Вот когда вы принесете мне… ну фотографии, видео или свидетеля, тогда и обвиняйте в чем-либо. А так… обман и клевета. Несправедливость везде!
— Это жестоко, не находишь? — поинтересовалась я, поправляя шарф, поднимая его выше.
— Жестоко, — согласился кареглазый, засовывая руки в карманы. — Но зато больше никто не смел меня трогать. Этот мир жесток и нужно найти в себе силы показать ему, что ты тоже не пустое место.
Я кивнула, повторяя его жест и пряча руки от вечерней прохлады. В чем-то он прав. А взгляд сам собой поднялся вверх — мы подошли к моему подъезду.
— Я не буду насильно лезть к тебе в душу, — Эд неожиданно стал очень серьезным. — Но знай: ты всегда можешь прийти ко мне. Я вижу, что с тобой что-то происходит, но… только тебе решать, имею ли я право это знать.
Я просто кивнула:
— Спасибо. Просто… спасибо.
А он усмехнулся, отступая:
— Обращайся.
После чего махнул рукой и ушел. Спокойно, уверенно. Он был бы хорошим другом.
Квартира встретила меня тишиной и темнотой. Кажется, звук положенных на тумбочку ключей прокатился по комнатам эхом. И боль в груди начала возвращаться. Пришлось зажечь свет везде, где есть лампы, словно это облегчило бы накатывающую тоску. Что же со мной творится?
Так и не найдя ответа на данный вопрос, пока справлялась с домашними делами, типа готовки и уроков, забралась в кровать, отмечая еще одну новую привычку: спать в обнимку с подушкой, до того просто валявшейся рядом для симметрии. Теперь же, если я не прижму ее к груди, уткнувшись в ткань носом, меня всю ночь будут мучить кошмары, заставляя просыпаться в холодном поту, с криком отчаянья, застрявшем в горле.
А еще мне казалось, что эта подушка пахнет несколько иначе, чем моя. Что было уже совершенно откровенной глупостью.
***